Передовые полки занимались дорогой, а остальное войско стояло в полутора днях конного перехода от Сарта, там же, где, убежав из замка, расположился когда-то Мелден…
Где-то здесь в болотах скрывалось и брошенное капище Незримых…
Вдоль реки выстроился настоящий посад: лодейники, кузнецы-оружейники, шорники, пекари, коптильщики, медовары, охотники и следопыты… Сам военный стан был чуть в стороне, и порядки там были строже. Во всяком случае, мне пришлось дожидаться Гента, который удостоверил, что я — это я, и велел пропустить нас внутрь.
Когда я вошла, ветер хлопнул пологом палатки и раздул в жаровне угли. Я старалась двигаться бесшумно, и все равно Керин вышла, встала, держась за опорный столб.
— Вернулась вот, — я развела руками. — Ужинать станем?
— Нет. Голова болит.
Мой собственный голод мигом пропал. Странные умения Керин, когда использовались слишком сильно, приводили к таким вот приступам. Что случилось на этот раз?
— Не стой. Ложись, — сердито сказала я. — Как маленькая, право.
Я отвела ее в заднюю часть палатки, за ковры, уложила, убрав подушки из-под головы. Что делать, я знала достаточно хорошо, чтобы справиться и без Леськи: положила Керин на лоб мокрое полотенце, поставила на угли котелок с водой и заварила баркун и лабазник. А в другом котелке смешала и томила на угольях молотое "ситанское зерно" с медом, причем и того, и другого опустила в молоко столько, что жижа сделалась дегтярной и ложка в ней стояла стоймя.
Снуя вот так между утварью и мешочками с припасом, я заметила что-то, рыбкой блеснувшее под ногами. Это оказался оберег-лунница на оборванной цепочке. Место внутри, где должно быть знаку бога, пустовало — странная вещица. У кого такая, я не могла припомнить, и пока сунула находку в кошель…
Не Мэннор же возвращался? Ох, лучше бы не возвращался вовсе!
В начале верескня он отплыл на снаряженной ладье на север, разведывать путь. Сославшись на то еще, что в Туле у него торговые дела. Объявленной войны между Ясенем и северными рыцарями не было, да и торг — всегда дело опасное, не для жизни, так для кошелька. Пусть себе плывет.
Чтобы придать правдивости задумке Мэннора, мы почти опустошили подвалы Сарта: ушли в Туле и сладкое вино, и паволоки из Южного Суна, и заготовки мечей, и клепицы, и проволока, и болотная руда, которая считалась вельми хорошей, даже лучше той, что добывалась в Лучесветных горах.
Увез Мэннор и, пожалуй, самое ценное — несколько книг в дубовых, отделанных лалами по сафьяну коробьях, среди них "Трактат по оружию" и "Коннознатство, чили о выучке боевых коней Поучение" кенига Владимира.
Поплыли с ним матросами и охранниками десять воев, а среди них Ратма — наши глаза и уши на севере… Если Мэннору вздумается соврать, то они не дадут.
Я думала про все это, помешивая в котелке, и вдыхая приторный запах. Похоже, готово. Я напоила Керин с ложки, следя, чтобы не обожглась, а потом велела:
— Спи.
— Не хочу. Как съездила?
Я не стала с ней спорить: все равно мед и травы подействуют рано или поздно.
— Хорошо. Ничего такого, чтобы решать, на ночь глядя.
Сестра нашарила мою руку, сжала, и тут же слезы подступили к горлу.
— Ты… кто у тебя гостил? — брякнула я, чтобы и впрямь не разреветься.
— Гос-тил?..
— Ну не сорока же на хвосте принесла, — я извлекла серебряную лунницу. — Вот, это. А если бог послал, то который?
— Что ты знаешь о Мэнноре?
Ну вот, самое время вспоминать. Не успела вернуться…
Но воспоминания не подчинились моей воле… жарко нахлынули… Извилистые улички Ситана, запорошенные желтой пылью. От нее першит в горле и приходится закрывать лицо… Глухие каменные заборы в человеческий рост… Журчание воды в оросительных канавках… Ковры на плоских крышах… Бурное весеннее цветение…
— Если тебе неприятно, не рассказывай.
Я сжала руки на коленях:
— Ну… он из богатого купеческого рода. Очень богатого. Оружие — только часть того, чем он занимается. Вообще-то главный торговый дом его рода в Ситане, но лавки почти по всем вольным городам. В Ясене особенно. Что еще? Родители его умерли рано, наследство он получил, еще и восемнадцати не было. Богатство и свобода молодым туманят голову…
— Он был один в семье, ты говорила?
Я вздрогнула. Я ничего такого не говорила, даже Керин.
— Н-нет, не один, — ответила я, заикаясь. — Был еще брат, младший. А зачем?
— Почему «был»? Разве он умер?
Я машинально выпила остатки остывшего зелья. Подавилась и долго кашляла в ладонь. Керин ожидала.
— Н-нет, почему… Я не знаю. В семьях это обычное дело. Старший наследует, а младшие ищут удачи на стороне.
— И здесь так?
— Ох, не спрашивай!
Я выскочила на свежий воздух и едва отдышалась. Что про меня подумает Золотоглазая?..
Она сидела на постели, вертела уроненную мной лунницу.
— Мэннор… ничего мне не говорил.
— Знаешь, о таком не принято говорить. И ты же не спрашивала?
— Да. Прости, Наири.
— Да за что?
Глупая, могла бы понять уже, что я не могу на нее сердиться.
— Спи, ночь уже. Луна вот такая! День будет трудным.
— Теперь все дни будут трудными, — ясным голосом произнесла она. Меня пронзило ощущение надвигающейся беды. А может, только показалось. Просто ночь холодная, осень…
— Тебе разве не сказали?
Я перебрала события вечера: приехала, соскочила с коня, умылась с большего…
— Что именно?
— Утром был совет. Потому что я не знаю, что делать сейчас — идти вперед или возвращаться. За Ставу пошли разведчики…
— Го-орт, — я вздохнула почти облегченно.
Наконец-то он показал зубы: пока он предлагал Керин горячую дружбу, я спокойно спать не могла. Вот они, рыцари! А что же делать нам? Закрепиться тут? Пойти на север, все время ожидая, что ударят в спину? Запереться в Сарте или отойти на время в Ясень? Да, богатый выбор…
— Прости, задумалась. А что Горт? Сменил Отана на Незримых?
— Нет. Нет, — яростно произнесла она. — Дело во мне, и только.
— Так это… этот гость тебя предупредил? А он не соврал? — спросила и подумала, что мне легче поверить в измену Горта, чем наоборот. Показалось мне, или Керин покраснела?
— Нет, не соврал. Я заглянула в него.
— Что? — настало мне время хлопать глазами. — Как?
— Я не знаю, как.
— Ну и ладно. Не сердись. Он сам виноват.
Золотоглазая засмеялась. Я тоже прыснула, глядя на нее — к мороку дурные пророчества! Уже укладываясь, зарываясь поглубже в рычью шкуру, служившую мне одеялом, я спросила сквозь дрему:
— А как его… зовут?
Зря.
