— А как тебе метод «привязки» амулета? — продолжил наседать Отиг.
— Обычная, — сквозь зубы процедил Пиренгул. — При отсутствии доступа к астральному телу — самая надежная, через кровь. Ауре я никогда не доверял.
Отиг, замечая раздражение собеседника, поспешил его успокоить.
— Не горячись, уважаемый Пылающий, — сказал как можно миролюбивей. — Просто я, согласись, маг более знающий. Я внимательно исследовал ту структуру и обнаружил, что она состоит из рун. Старинных рун, мне почти неизвестных. Исходя из чутья опытного Хранящего, могу добавить — очень простых рун. В структуре они выстраиваются кругом, где последняя смыкается с первой. Это сильно напоминает обвязку алтаря, посвященного абстрактному божеству. Поначалу я испугался. Напрягся так же, как сейчас вы с Максадом… бросьте, не снимайте с себя «защиту». — Руки тиренцев, потянувшиеся было к своим «крестикам», замерли. Стыдливо дернулись и расслабленно опустились. И синхронно потянулись к винным фужерам.
— Позже я разобрал. Не стану утомлять как. — Однако, не удержался, утомил. — Там в первичной и завершающей рунах остается недосказанность, то есть не хватало Имени божества. Поверьте моему опыту Хранящего — я много древнейших алтарей пересмотрел. И воочию, и на зарисовках — везде есть Имя, и его ни с чем не спутаешь. — Отиг опомнился и поправился:
— Извините, уважаемые, за страсть к преподаванию. Невольно вырвалось.
— Нет, нет, уважаемый магистр, ты все правильно сделал! А то я уже испугался, — сказал Максад. Причем было совершенно непонятно: всерьез он высказался или пошутил. — И все понятно объяснил, доходчиво, — и снова из уст опытного коронпора было не ясно: то ли он льстил, то ли говорил совершенно искренне.
Отиг смущенно кашлянул.
— Заверши уж, — нетерпеливо потребовал кипящий Пиренгул.
— Выходит, что «крестики» — это наши алтари, и мы, совершая «привязку» амулета, посвящаемся сами себе. Каждый. Вне зависимости склонен ты к Силе или нет. Лично я не считаю это кощунством пред любым из Богов, это лишь подтверждает… — что подтверждает осталось неизвестным, потому что Пиренгул вдруг с силой хлопнул по столу и прорычал:
— Хватит!!! Довольно теологии! У меня внук пропал, наследник Кальвариона, а мы! Рус уже четвертый день пропадает где-то в Гроппонте, с нами не связывается и себе «звонить» запретил. Гелиния говорит, что чувствует — он жив-здоров. А мы?! Я сижу, как на углях! Так и хочется рубить всех врагов, всех мразей оборачивающихся, всех тартаровцев и лоосок! Жечь всех! — выплеснув раздражение вместе с натуральным дымом, князь сел. Подосадовал, что в очередной раз потерял над собой контроль и не заметил, когда успел встать.
— Интересно, откуда лооски появились? — спокойно вопросил Максад, будто у князя не было никакой вспышки.
— По словам Руса… а мы знаем о Родящих только с его слов, — Отиг тоже «не обратил внимания» на выплеск Пиренгуловских эмоций. — Лооски устроились за океаном, где сошлись с почитателями Тартара. Каким образом они там оказались — неизвестно.
— У них должно быть Древо, без которого они — никто, — пояснил свою мысль Максад. — А насколько я знаю, все их Древа засохли. В один день. Не связано ли то событие с нынешним? Рус так и не раскрыл причину похищения наследника, ушел от прямого ответа. А не из-за него ли? В Ссоре Богов он как-то замешан.
Помолчали. Открыто обвинять Руса, даже если он является главной причиной покушений, глупо и поздно.
— Надеюсь, зятек скоро нам и эту тайну откроет, — проворчал Пиренгул. — Скорей бы уж вызывал любого из нас! И желательно, чтобы рядом с ним стоял Гнатик. Но если он не спасет внука, то я ему… — вместо слов князь со злостью сжал кулаки.
Рус проснулся бодрым и полным сил. Если бы не жуткий голод, когда всерьез веришь, что съешь борка целиком, слабо прожаренным, с кровью; а сладкий жирный липкий сок будет стекать по подбородку, а тебе будет плевать на это неряшество, и ты будешь мычать от удовольствия, буквально надсмехаясь над зарезанной скотиной, то Рус был бы вполне счастлив. На краткий миг. В следующий момент он вспомнил о Гнатике и увидел молящуюся перед статуэткой Геи жену. Радость от пробуждения смело сразу. Как будто бежал по дорожке, счастливый, полный надежд и сил, и вдруг споткнулся о корягу, о которой не подозревал, и со всего маху лбом о камень.
— …сти, Величайшая, за гордость мою непомерную, — горячо бубнила коленопреклоненная Гелиния, не заметив пробуждения мужа. Молилась тихо, стараясь его не потревожить. — За то, что забыла материнский долг, за все прости, Величайшая! Молю тебя, верни мне сына, я пожертвую тебе все! Меня забери, но верни, умоляю тебя, помоги вернуть Гнатика! Душу мою возьми здесь и сейчас! Величайшая Гея, добрейшая из богинь, я ни на строчку не отступлю от твоих заветов… — и продолжала, и продолжала, повторяясь, но стараясь придерживаться канона.
По мере слушания, Руса все сильнее и сильнее обуревала ярость. Не на любимую жену, нет! Видя её прямую спину, сердце наоборот, ныло от жалости, а вот на бездушных вечных сущностей поднималась злость. Боги всегда пытаются поиметь с человеков все, чего им не хватает до абсолютного всемогущества, и им всегда мало. Гея не являлась исключением. Пусть она и сформировалась, благодаря чаяниям её почитателей, относительно заботливой; можно сказать, стала матерью всего мира — и в прямом и в переносном смыслах, — но жажда божественного всевластия у неё не исчезла.
— Солнышко мое! — подскочив к Гелинии, он обнял жену, прижал её голову к своему ухающему сердцу и тем самым заставил замолчать. Она, все еще пребывая в молитвенном упоении, слабо сопротивлялась. Её взор оставался погруженным в себя. Тем не менее, Гелиния прошептала:
— Я тебя разбудила, Русчик? Прости меня. Прости за все… за… — имя «Гнатик» произнести не смогла, а только, сбросив, наконец, молитвенный полутранс, сильно прижалась к мужу, буквально зарывшись лицом в его мятую пропитанную двухсуточным потом кушинарскую рубашку, словно пыталась спрятаться, отгородиться от злобного мира.
В груди Руса остро защемило, как будто все органы разом скрутили и сдавили в бездушных тисках. Жалость перемешалась с любовью, с невиданной силой вспыхнула тоска о сыне. И все это было приправлено злостью на всех небожителей. Лоос представлялась только одной из многих.
— Я верну нашего Гнатика, обещаю, — сквозь ком в горле вымолвил он. — Не кори себя, милая, ты ни в чем не виновата. А вот другие… — Рус на мгновение еще сильнее, до хруста в костях сжал Гелинию. Она ойкнула. Муж ослабил руки, успокаивающе-ободряюще погладил её по спине и виновато отстранил:
