— Флорентинский банкир направляется в Африку без единого телохранителя? — спросил я. — Я готов несколько дней защищать вас от разбойников за звонкую монету.
Я думал, что привлеку меньше внимания, будучи телохранителем еще более неуместного персонажа, чем я сам.
Он покосился на меня, не удосужившись скрыть отвращение.
— Благодарю вас, сударь, не нужно.
Я пожал плечами, зевнул и запрокинул голову. Я представил, каким потрясением должен был стать огромный дикий мир для любого из банкирских кланов после долгого покоя, который поддерживали во Флоренции их заводные солдаты. Еще кусочек ананаса блеснул на кончике моего ножа, и я его шумно сжевал.
— Ваше имя, банкир?
— Марко Онстантос Эвеналин из Золотого Дома, Южное торговое отделение.
— Ну что ж, удачи, господин Марко.
Я повернулся к нему спиной и прошел на борт. Вероятно, ему и понадобится вся удача, какая только возможна, но рассудок подсказывал: что-то такое в нем было, а не то он не смог бы забраться так далеко от счетных столов Флоренции.
На истертых белых палубах «Кешафа» я часами смотрел на воду, стоя на носу, и обнаружил, что, хотя почернел на юге, солнце все еще могло обжечь меня. Вторую часть пути я проскучал в тени парусов.
— Милорд?
Слуга капитана принес воды в кожаном сосуде.
Я принял ее. Никогда не отказывайтесь от воды там, где сухо, а ведь не найдется места суше, чем моря близ Африки.
— Благодарю.
Жажда сделала меня благодарным.
Я путешествовал скорее как бедный дворянин, чем как король, и письма моего деда при необходимости открывали передо мной двери. Сбросил тяжесть своего титула — и жизнь стала куда проще. Я отхлебнул воды и откинулся на бухту каната. Давно я не чувствовал себя настолько вольготно. Я был сыт по горло формальностями Альбасита, хоть и избежал угрожавших мне приемов. Лучше изучать Империю инкогнито, на улицах и, если понадобится, в сточных канавах, чем среди фонтанов в душистой тени замков.
В такие времена, обретя покой в анонимности, я мог лишь задаваться вопросом: если я нахожу удовольствие в отрешении от уз королевской власти, тогда зачем я по-прежнему претендую на более высокий трон и на более тяжелую корону? Вокруг скрипели снасти, хлопали паруса, дул морской бриз, высушивая пот, и искать ответы на такие вопросы было нелегко. Мои пальцы нашли ответ. Медная шкатулка с узором в виде терний. Даже здесь, в широком синем море, гонимого беспокойными ветрами, дитя находило меня, и хотя в шкатулке могли содержаться худшие из моих преступлений, многие из них все еще блуждали свободно, и если я буду странствовать слишком долго, какой бы светлый рай я ни обрел, прошлое настигнет меня, поднимется темной волной и нарушит покой.
Если тебе нужно бежать, если есть куда бежать, это не совсем трусость. А если надо куда-то бежать, отчего не к имперскому трону, далекому и недоступному. В конце концов, получить все желаемое — это почти такое же страшное проклятье, как исполнение всех мечтаний.
Юсуф Малендра встал со мной у борта корабля. Высокий, худой, в развевающихся на ветру свободных одеждах. Капитан Ахам представил нас друг другу, когда я взошел на борт, — это был единственный пассажир, кроме Марко и меня, но до сих пор он где-то прятался, что не так-то просто на маленьком корабле. Современный флорентинец, Марко с длинной фамилией, начал блевать за борт, когда мы еще были в гавани, и едва не потерял эту свою странную шапку. Вскоре он исчез в трюме. Возможно, Юсуф тоже там сидел.
— Впечатляет, правда?
Он кивнул в сторону горы Тарика, все еще огромной, хотя до нее уже было много миль.
— Не то слово. Этот Тарик, наверное, был великий король, — сказал я.
— Никто не знает. Это очень древнее имя. — Он ухватился за борт обеими руками. — Все наши имена древние. Зодчие записали свои имена в машинах, и мы теперь не можем их прочесть. Солнца сожгли все написанное на бумаге, кроме самых древних записей, которые хранились в глубоких подвалах, тебе это известно? Записи, которые мы нашли, были ценными скорее в силу древности, чем из-за хранившихся в них тайн. Когда земля стала обитаемой и люди вернулись туда, большая часть обнаруженных ими рукописей оказалась греческими и римскими.
— Значит, мы отстали от Зодчих во всем, даже в именах?
У меня с губ сорвался короткий смешок.
Мы какое-то время стояли и смотрели на то, как кружат чайки, и слушали их крики.
— Едешь в гости к родне в Марок? — спросил он. — Женишься?
— Думаешь, я понравлюсь вашим дамам?
Я повернулся к нему обожженной стороной лица.
Юсуф пожал плечами.
— Дочери выходят замуж по приказу отца.
— А ты — ты женишься?
Я перевел взгляд от тонкой кривой сабли у него на бедре к темной массе его курчавых волос, скрепленных костяными гребнями.
Он запрокинул голову и рассмеялся.
— Вопрос за вопрос. Ты явно провел немало времени при дворе. — Он облокотился о поручень при очередном качке и хитро посмотрел на меня. — Я слишком стар для новых жен, сэр Йорг, а ты, вероятно, считаешь, что слишком молод для первой?
Темные, темнее кожи карамельного цвета, губы сложились в улыбку. Ему было, наверное, лет тридцать, не больше.
Я пожал плечами.
— Во всяком случае, слишком молод, чтобы жениться. Чтобы удовлетворить ваше любопытство, лорд Юсуф, скажу: я просто путешествую, чтобы посмотреть мир.
Волна шлепнула по носу корабля, обдав нас брызгами.
Мароканец вытер лицо.
— Соленая! Давай надеяться, что в мире найдется и кое-что получше, а?
Снова ухмылка, зубы длинные, ровные, странного серого оттенка.
Я ухмыльнулся в ответ. Меня вполне устроила бы одиссея, плавание на обломках корабля и утоление жажды мочой. Один день на море — это слишком мало. И потом, знакомство с новым миром стоит трудного путешествия, а не просто прыжка через пролив шириной в тридцать миль.
— Остановишься у меня, сэр Йорг. У меня красивый дом. Пойдешь со мной, когда причалим. Пусть никто не скажет, что в Мароке плохо принимают. Я настаиваю. И ты сможешь рассказать, что надеешься найти в Африке.
— Это высокая честь для меня, — сказал я.
Мы постояли молча, глядя на чаек и волны в белых барашках, пока в далекой дымке снова не показались горы — зубчатый берег нового мира. Я подумал: интересно, что я скажу хозяевам, когда они спросят меня за столом, что привело меня сюда? Я мог выдать свой ранг и сказать о Конгрессии, о том, как Правительница Альбасита внушила мне, что во Вьене можно выиграть имперский трон в совсем другой игре, в которой меньше крови и больше лжи. И что, дабы сыграть в эту игру, мне нужно больше узнать о ключевых фигурах Сотни, больше, чем они хотели бы показать перед Золотыми Воротами. Возможно, я мог рассказать о принце Оррине. О том, как, быстрее ветра в парусах «Кешафа», его насмешки гнали меня лично посмотреть на границы Империи, узнать, чем я буду владеть, получить дополнительные причины желать этого. И наконец, если глупость возобладает, рассказать об Ибн Файеде и матемаге по имени Каласади. Я провел годы, пытаясь отомстить дяде, убившему моих мать и брата, и еще одному человеку, уничтожившему весь род моей матери за одну ночь и свалившему всю вину на меня. Разумеется, он заслуживал не лучшей участи, чем дядя Ренар.
