— Накрывай на стол, Каринэ. Я очень голоден и хочу вначале поесть.
Полина уже отошла шагов на десять от крыльца.
- - Эй, погоди!
Чародейка остановилась и подождала, пока я подойду.
— Скажи, Полина, а тебе‑то самой каково?
- - Не поняла.
— Ты же знаешь, что Виктор тебя любит. На какой‑то момент мне показалось, что и ты к нему неравнодушна. Каково тебе было укладывать его в чужую постель? Или тебе и вправду все равно?
— Знаешь что, — вскипела она, — не суй свой нос, куда не просят. У меня с Виктором сложные отношения, которые…
- …тебе абсолютно непонятны, — докончил я за нее.
— Ты мысли читаешь?
— Нет. Просто недавно я слышал эту фразу от человека безнадежно влюбленного в женщину, которая любит расхаживать с голой задницей перед компанией малознакомых мужиков.
Получи, сука бессердечная.
Полина взглянула на меня с неприкрытой ненавистью.
— Да пошел ты, моралист хренов. Если бы не я, то вы бы передохли, изощряясь в хороших манерах. И уж во всяком случае, не тебе, Питер Фламм, говорить мне о морали. Многие знают о резне в Хаттори…
— Ай–я-яй… Не к лицу воспитанным дамам такие выражения. Вас что, в портовом кабаке растили?
Вся ненависть мигом улетучилась. Чародейка печально посмотрела мне в глаза и тихо сказала:
— Да. Именно там. В портовом кабаке "Хромая акула" в славном городе Марракеш. Знаешь такое заведение?
Она спросила чисто символически, но, по странной прихоти судьбы, я знал. Я знал, и все это очень многое объясняло.
— Виктору известно?
— Если скажешь — я тебе твои же кишки скормлю.
Мама дорогая! Как все запущенно оказывается.
— Ладно. Потом поговорим как‑нибудь. Мне надо возвращаться.
Не пройдя и пяти шагов, я услышал за спиной:
— Питер!
— Да?
— Мне очень хотелось им помочь. Не за что‑то, а просто так. Они мне очень понравились. То, как живут здесь и вообще… А единственное, что им было нужно, я им дать не могла. Это я упросила Виктора… Ты не скажешь ему о…
— Нет, не скажу. Успокой Алису, а то она меня точно отравит. С нее станется. Чего она, кстати, прибежала? Что там у нее получилось?
— Ерунда. Пока все заняты, я ее магии обучаю.
— И как?
— Способности есть, но очень–очень слабенькие. Восьмой класс… в лучшем случае восьмой. Как у средненького полуэльфа. Иди, тебя ждут.
— Я знаю, что ты сейчас со мной потому, что тебе меня жалко, — Каринэ свернулась клубочком и сейчас казалась очень маленькой, хотя была даже чуть выше меня. — Но это ничего. Я тебе все равно очень благодарна.
— Не говори глупостей. Ничего мне тебя не жалко. Это Полине тебя жалко — она женщина. А я даже не понимаю, почему должен тебя жалеть.
— Врешь ты. Я знаю, что врешь. Но и за это тоже спасибо. Теперь я рожу сына. Или дочь. А дальше все будет хорошо.
— Ну… чтобы ты не расстраивалась… не всегда получается забеременеть.
— Глупый ты. Мы же не люди… не совсем люди. Так что все получится. А как — не твоя забота. Ты действительно так любишь эту маленькую женщину?
А я что, действительно люблю Алису? В таких выражениях я о наших отношениях и не думал никогда.
— Не знаю, — я немного поразмыслил и понял, что совершенно случайно сказал правду.
— Тяжело тебе будет. И ей тяжело.
— Ты что же — будущее предсказываешь?
— А тут предсказателем быть не надо — и так все видно.
— А что еще видно? — мне стало интересно.
— Очень разные вы. И изнутри разные, и снаружи. И каждый — не тот, кем кажется. Редко судьба таких людей вместе сводит. Еще реже — оставляет вместе. Но если уж один раз свела, то это навсегда. Как бы ты счастлив потом не был, но ее ты уже никогда не забудешь. И она тебя не забудет.
— Значит ненадолго все это?
— Откуда я знаю. Может только до завтра, а может — навсегда. До самой смерти. И после нее. Судьба ведь только шанс дает. А как ты этим шансом распорядишься — это уже твоя заслуга или поражение. У вас все сложнее, чем у нас. Поверь, что у людей есть женщины или мужчины с которыми легко. Очень легко. Только без них еще легче. А есть и такие, с которыми тяжело, сложно и невыносимо. А вот без них просто невозможно.
Меня начали одолевать подозрения.
— Каринэ, а сколько тебе лет?
— Много, — она усмехнулась. — Очень много, как по вашим меркам.
— Значит Полина…
— Только наполовину — насчет возраста. Остальное — правда. Мой муж погиб давно — не вернулся с охоты. С тех пор никого так и не появилось. Так что мое время на исходе и очень скоро я действительно смогла бы рожать только волчат. У нас такие женщины обычно начинали оборачиваться чаще, оставаться в лесу дольше. А потом и вовсе пропадали. Волчицами им было жить лучше. К нам ведь никогда не приходило так много людей сразу. Мы бы попросили вас остаться, но все видят, что не останетесь. А на Полину ты не сердись — она как лучше хотела. Ей тоже тяжело. Ты ей как‑нибудь между делом скажи, что выбор делать все равно придется. И чем скорее она его сделает, тем лучше будет для нее. И Виктору тоже скажи… Хотя нет, Виктору не говори. Когда настанет время, он выберет. У него другого выхода не будет.
— Ты о чем это? У тебя что, видение?
— Это не видение — это опыт. А о чем — тебе знать не надо. Просто скажи. Питер?
— Да?
— Полина тебе не решилась сказать, но, может быть, ты зайдешь к моей соседке Марике. Ее муж тоже погиб, а дочка… два месяца назад пропала. Она первой была. Марике намного моложе и красивее меня.
Семь бед — один ответ.
— Хорошо, — я начал подниматься.
— Нет… не сейчас. Завтра. Я быстренько сбегаю ей сказать и вернусь.
После Марике была Гоар. Потом — Маруш. Потом — Иванна. Потом — еще одна, имя которой я не запомнил, потому что пробыл с ней очень мало времени.
Уходили мы на рассвете и провожать нас высыпала вся деревня. В проводники нам Петер выделил того же Марека. Простились очень тепло, но без слез. Я, честно говоря, удивился — множество раз мне приходилось видеть, как жены провожали мужей на войну. А ведь с войны хоть был шанс вернуться… Только потом я понял, что мы‑то для них мужьями не были. Так что и плакать тут нечего. К вопросу продолжения рода оборотни подошли весьма прагматично.
Шагали бодро, но чувства при этом все испытывали разные. Алиса молчала, и, что для нее совсем нехарактерно, молчала хорошо. Спокойно, не источая вокруг себя волны гнева и презрения. Казалось, она что‑то обдумывает. Полина наоборот не закрывала рта. Альф вышагивал с улыбкой — от уха до уха — на лице и время от времени окидывал всех гордым взглядом. Остальные старались не встречаться глазами. Была какая‑то неловкость, стыд, злость на себя, и… что уж греха таить, приятно было. До сих пор где‑то там, под ложечкой покалывало. Приятно так покалывало. Я украдкой взглянул на нагуаля. Лицо Эрлика приобрело несвойственное ему удивленно–ошарашенное выражение. Что ж, я его очень хорошо понимал. Я тоже не представлял, что такое возможно.
