– Слава! Слава Хозяину!
Теперь все они были заряжены на полное подчинение минимум на год.
Через два дня Хаспиулин сообщил Карлу, что ему удалось встретиться с премьером, но переданная информация не оказалась для него новостью. Это заставило банкира призадуматься.
Новость о появлении старца Даниила моментально облетела всех долгоживущих Москвы. Сергею Жуковскому, слышавшему это имя, но не вникавшему в подробности, потому что раньше было не до того, все объяснил Степан Бойцов. Даниил, которому недавно перевалило за тысячу двести лет, самый старый человек на Земле, был когда-то учеником и помощником Юлия, основателя Ордена миссионеров, и долго входил в круг двадцати четырех. Но во время смуты он не поддержал Иоанна. В итоге Иоанн возглавил орден, а Даниил удалился в монастырь, где поселился в лесном ските, предаваясь молитвам и размышлениям. Разойдясь с Иоанном во взглядах, он тем не менее ни разу не пытался вмешиваться в его дела. Отойдя от ордена, Даниил не пришел и к клану, и как-то само собой сложилось, что он стал олицетворением совести всех долгоживущих. К нему обращались за решением самых сложных вопросов в противостоянии ордена и клана, когда отношения оказывались на опасном рубеже кровопролития, и Даниилу каждый раз удавалось своим решением отвести беду.
Никто не знал, как удавалось старцу скрывать свой возраст и ладить с церковными иерархами, но уже почти четыреста лет он жил в монастыре, и никакие войны и революции не могли нарушить его уединения. И вот, впервые за все это время, он приехал в Москву, вернее, в доживающую свой век небольшую деревушку в Подмосковье, недалеко от Вереи, где остановился в доме какой-то богомольной старушки.
Фотиеву стало известно, что между отъездом Даниила из монастыря и появлением его в Подмосковье прошло две недели, но где старец провел это время, он узнать не смог.
Потом ему доложили, что по требованию Даниила к нему приезжал Захар, и Ивану Матвеевичу это сильно не понравилось. А когда в фонд пришел здоровенный монах, по самые глаза заросший густой черной бородой, и передал, что старец Даниил смиренно просит Сергея Жуковского посетить его, Фотиев окончательно убедился, что в тщательно продуманный план вмешиваются непредвиденные обстоятельства. Препятствовать воле Даниила он, конечно, не мог, но решил подготовить Жуковского к предстоящему разговору со старцем, потому что догадывался о его содержании.
– Даниил, возможно, будет обвинять меня во всех смертных грехах, – сказал он Сергею, пригласив его в свой кабинет. – В разжигании вражды, например, во вмешательстве в мирские дела. Ты, конечно, будь почтителен с ним, выслушай его внимательно, только не забывай, что он когда-то нацеливался сам возглавить орден, но проиграл в честной борьбе и поэтому затаил на меня обиду. Делай выводы сообразно с этим обстоятельством. Но мне нужно знать, что он затеял, потому что время сейчас кризисное и ненужное вмешательство может довести до беды.
Отвезти Сергея в Верею, до которой от офиса фонда было около полутора сотен километров, вызвался Бойцов. Несмотря на недавно полученные почетные регалии члена круга, он не спешил сложить с себя обязанности опекуна Жуковского. Во дворе вросшего в землю деревенского дома уже знакомый чернобородый монах в паре с другим монахом, которого можно было бы принять за его близнеца, если бы не светло-русый цвет бороды, пилили двуручной пилой дрова.
– Придется подождать, – сказал один из них, – старец уединился для молитвы.
Сказано это было с таким благоговением, что Сергею стало ясно – оба, не задумываясь, отдадут жизнь за Даниила. Один из монахов зашел в дом и долго не выходил оттуда. Второй принялся колоть напиленные дрова и складывать их в поленницу. Гости стояли, переминаясь с ноги на ногу, потому что никто не приглашал их хотя бы зайти погреться. Наконец чернобородый выглянул из сеней и поманил Сергея рукой:
– Старец ждет!
Степан хотел зайти в дом следом за Сергеем, но монах остановил его:
– Велено впустить одного!
Даниил сидел на покрытом суконным одеялом топчане в крошечной комнатке, больше половины которой занимала свежевыбеленная печь. Перед топчаном стоял армейский табурет со служащим для переноски отверстием в сиденье, в красном углу висел небольшой иконостас, под ним горела лампадка. Сергей перекрестился, почтительно поздоровался и застыл около табурета, не зная, куда девать руки. Старец, назвать его иначе не поворачивался язык, с длинными белыми волосами и такой же бородой, будто сошедший с иконы святой, со светящимся изнутри лицом почти без морщин, вперил в него пронзительный взгляд.
– На образа перекрестился, это хорошо. – Голос у Даниила оказался звучный, совсем не старческий. – Плохо то, что лицемеришь. Ведь не будь меня, даже и не подумал бы крестное знамение класть, признайся честно!
Сергей пристыженно молчал, потому что Даниил был прав.
– Ну да ладно. – Старец указал рукой на табурет, приглашая Сергея садиться. – Господа нашего почитаешь, и то похвально. Но не для того я тебя звал, чтобы пенять. Разговор у меня к тебе серьезный есть. Времена настали тревожные, на душе тяжело. Ты-то сам ничего не чувствуешь?
– Это вы насчет Сидорина, что ли? – Жуковский терялся в догадках, потому что совершенно не мог понять, что хочет от него Даниил. Старец не делал попыток проникнуть в мысли Сергея, но и сам был закрыт непроницаемым барьером, подобного которому Сергей ни разу не встречал.
– И он тоже. Но не это главное, да ты и сам, поди, знаешь. Вот что скажи мне, сынок: ты в орден еще не вступал? Клятвы с тебя Иоанн не брал?
– Нет, ничего такого не было, – удивленно ответил Сергей.
– Ага, значит, бросили эти замашки средневековые! – Даниил усмехнулся и пригладил рукой длинную, почти до пояса бороду. – А сам-то Иоанну веришь? Дал бы клятву, если потребуют?
Сергей пожал плечами, потому что даже себе затруднился бы ответить на такой вопрос. Если судить по известной ему истории ордена, то все делалось правильно, миссионеры действительно оберегали человечество от губительных ошибок, но если присмотреться, то обнаруживались у них те же страсти, что и у простых людей, – зависть, интриги, гордыня, тщеславие, только помноженные на тысячелетний срок жизни. Все это неожиданно для себя Жуковский и выложил старцу.
– Когда Фотиев меня от смерти спас, и я обо всем узнал, – завершил свой монолог Жуковский, – я подумал: вот он, новый мир, мир титанов. А оказалось, все то же самое, все как у людей.
– А чего ты ожидал? Увидеть ангелов-хранителей в белых одеждах? Титаны давно вывелись, а потомки их измельчали, хотя и величают свою историю «священной памятью», чуть не с Писанием ее сравнивают. Вовсе это не священная память, а история падения. Последним действительно великим был Юлий, но как же исказили его заветы! Ни одного святого не породили из своей среды… Вот у людей – настоящие великаны духа были, хоть и ста лет им не отпущено, но и те, отходя к Господу, каялись до последней минуты, считали себя великими грешниками. А мы всегда и во всем правы, на нас вся надежда Господня… Даже строки из Откровения к своей пользе приспособили, сами себя царями земными и священниками назначили! И из-за чего? Из-за того, что число двадцать четыре совпало? Да таких совпадений тысячи можно в Писании отыскать, но не все же к себе приспосабливать!
