— Где он?!
— В гриднице ждёт.
В гридницу Ланка не вошла — вбежала, почти влетела. И тут же остановилась, подозрительно глядя на юное, осунувшееся лицо гонца.
— Ты кто такой?
— Ты — княгиня? — почти утвердительно сказал парень вставая. — Я гонец.
Он развязал калиту, вытащил чуть помятое в пути бересто и протянул Ланке.
— Возьми, матушка-княгиня.
— Отчего я тебя не знаю? — Ланка не спешила ломать печать, хоть и успела её осмотреть и поняла, что печать настоящая и ничуть не повреждена. — Я знаю всех кметей в дружине моего мужа.
— Уже нет, госпожа, — кметь чуть поклонился. — Не всех. Он принял меня к себе на Дону, когда у нас, в Звонком Ручье ночевал. Таких, как я, у Ростислава Владимирича теперь немало. Ясы, касоги, кубанские и донские русичи. Нас ещё «козарами» зовут — наши пращуры козарским хаканам служили когда-то.
Княгиня понимающе кивнула и сломала печать.
— Как хоть звать-то тебя?
— Шепелем кличут, матушка-княгиня.
Ланка чуть сжала зубы — опять языческое имя! — и опустила глаза, читая бересто.
Буквы прыгали перед глазами. Ланка с трудом прочла написанное, перечла ещё раз, вникая в смысл. Подняла глаза на гонца.
— Ты знаешь, что в письме? — голос невольно дрогнул.
— Да, матушка-княгиня.
— С чего муж советует мне бежать за Горбы?
— Там твои родственники, матушка-княгиня, у них легче укрыться, — Шепель пожал плечами. — Черниговский князь уже дважды пытался взять нас силой — не вышло. Проще всего им теперь напасть на Владимир, захватить тебя и княжичей. А из угров можно и в Тьмуторокань пробраться — по Дунаю и морем.
— Почему не сразу в Тьмуторокань? — княгиня топнула ногой. Она и впрямь не понимала, а всё, что хоть на немного отдаляло её от мужа, злило.
— Не проехать, матушка-княгиня, — твёрдо отверг гонец. Ланка вздрогнула — казалось, с ней говорит умудрённый годами муж. — Через степь, через земли Ярославичей ли… Схватят.
— Ты же добрался, — упрямо возразила княгиня. — И князь в Тьмуторокань дошёл!
— Одно дело — я, — Шепель тоже был упрям. — Я был один, а одному прятаться легче. Ростиславу Владимиричу тоже было легче — никто не знал про то, что он едет в Тьмуторокань. Иное дело — ты, княгиня, да княжичи, да мамки, да няньки…
Шепель осёкся, но княгиня уже не слушала. Гонец был прав.
— А если рекой… Днестром — вниз, до устья? А там — морем?
— Известно, решать тебе, матушка-княгиня, — негромко сказал гонец, глядя в сторону, — но лучше бы Ростислава Всеволодича послушать.
Ланка молча отошла к окну. Глянула на залужский простор, где далеко-далеко на полуденный закат лежит её родная земля, где за Бескидами раскинулась широкая пушта, где в каменном сумрачном Эстергоме двоюродный брат, король Шаломон, и верные мадьярские всадники… Княгиня невольно приуныла — король Шаломон не любит своих двоюродных братьев и сестёр, помощи от него не дождёшься. Но её родные братья — Давид, Гейза, Ласло, Ламберт — всё ещё в силе, они не дадут в обиду свою сестру.
Ростислав прав.
Изяслав Ярославич разглядывал город с любопытством — никогда прежде на Волыни ему бывать не доводилось. Богатый город — не беднее, пожалуй, Турова, в котором он сидел до того, как стать великим князем. И верно, пора Ростислава с этого стола попросить — племя Ярославичей и их детей растёт, нужны новые столы, нечего изгою Волынь занимать. Столы нужны и его Святополку, и Роману Святославичу, и Всеволожу Мономаху. Подрастают волчата…
— Что делать-то будем, княже великий? — негромко спросил за плечом Тука, шевеля желваками на челюсти. Холодный взгляд гридня не отрывался от городских ворот, хорошо видимых через просвет в листве. Князь Изяслав не стал переть напролом к городским воротам — такое вполне могло обернуться долгой осадой, а у него всего восемь сотен воев — больше взять с собой не вышло. С такой силой Владимира не взять. А пока к воротам скачут, их всё одно сторожа успеет затворить, даже если намётом ринуть прямо сейчас.
— Ворота бы взять… — обронил Изяслав Ярославич словно между прочим.
— Это можно, — тут же согласился Тука. — Тут наши люди какой-то купецкий обоз перехватили. Чего-то купцы без сторожи шли…
— А ну-ка… — повеселел великий князь.
Купец оказался иудеем. Великий князь, завидев уныло-горбоносое пейсатое лицо, чуть поморщился — не любил он это племя. Не сказать, чтобы ненавидел… просто не любил.
— Как звать? — бросил он коротко, озирая обоз. С купцом и впрямь ехало всего трое молчаливых здоровых парней — должно быть, родственники. Иудеи посторонних людей в свои дела не пускают. Тем более, в торговые.
— Саул моё имя, — готовно ответил купец. — Саул, сын Исаака.
Великий князь вновь поморщился — что же так вот неосторожно-то, сразу — моё имя? Сказал бы — зовут мол, меня так-то… мало ли… И тут же спохватился — к истинно верующему никакое колдовство не пристанет, даже если имя своё скрывать не будет. Хотя какой Саул истинно верующий — иудей же.
— Куда едешь?
— В Краков, а потом — в Гнезно.
— Откуда?
— Из Киева, известно, — Саул пожал плечами. И тут великий князь его вспомнил — и впрямь, видал его как-то на киевском торгу, даже покупал у него что-то. Должно быть и купец его тоже узнал.
— Что везёшь?
— Замки.
— Чего? — не понял Изяслав Ярославич. — Какие замки?
— Азохен вэй, ну чего здесь не понять? — иудей всплеснул руками. — В закатных странах очень ценят замки, которые делают киевские мастера. И не только в закатных.
— Узнал меня? — холодно спросил князь.
— Ну конечно узнал, — Саул коротко усмехнулся. — У бедного еврея ещё не такая короткая память, как хотелось бы его соперникам. А их у меня таки много.
— А чего же без охраны-то? — это великого князя и впрямь занимало донельзя.
— От кого? — искренне удивился иудей.
— Ну как от кого? — теперь уже удивился и князь Изяслав. — А тати лесные?
— Они меня не тронут, — махнул рукой Саул. — Я им за то плачу.
— И много? — князь удивился ещё больше.
— Не очень, — Саул улыбался — редко кому удастся поучить самого великого князя. — Но постоянно. Остальные купцы делали бы так же, будь они умнее.
— А убыток? — князю и впрямь стало любопытно.
— А цену чуть выше подниму и отыграю своё, — вроде как простодушно ответил иудей.
Кмети захохотали. Великий князь кивнул.
— Проведёшь в город моих людей, — сказал он.
— Азохен вэй, господине, — возразил иудей, меняясь в лице, — но ведь каждого из моих людей здесь знают! Таки чего хочет господин от бедного еврея?
