Борода Славуты крупно дрогнула, словно войт собирался заплакать да передумал.
— Вот чего, Славуте, — задумчиво сказал боярич. — Собирай-ка ты своих людей, берите, что в домах уцелело, да двигайте со мной в полоцкую землю, к князю Всеславу Брячиславичу. Больше от тех татей вам укрыться негде…
Дед покивал.
— Думать будем… — сказал он привычно. Весяне никогда не решают срыву, только после обдумывания. Да только с кем обдумывать, если из мужиков остался один только Славута? И дома разорены, и капы на святом месте срублены… не жизнь теперь здесь. Побил сегодня Крамарь боярича Мстишу, завтра сам боярин Ратибор Тужирич явится и остальное дожжёт.
— А Всеслав примет, — закончил Крамарь.
Конечно, примет, — со смесью зависти и лёгкой злости на Всеслава подумал боярич. — Ещё б ему не принять! И так уже средь всех русских земель кривская славна как Земля Последней Надежды…
Боярич вздрогнул и опомнился.
Чего злобствуешь-то, Крамаре? Тебе ли? Твоего друга Всеслав в полон взял, а после без выкупа выпустил. А княжьи холуи убили. Так кто же свои тебе?!
Не ты ли, Крамаре, сам говорил старому боярину Басюре про странные речи его сына, про то, как вздыхали вы с друзьями по великой Северной Руси… и про князя Полоцкого? И не к нему ли, не к Всеславу ли Брячиславичу, не к полоцкому ли оборотню ты сегодня послан от великого боярина Басюры? Да не того ли и сам Басюра хотел?!
Крамарь раздражённо дёрнул щекой.
А Дажьбог его весть чего хочет Басюра! Крамарь толком не знал этого и сам. Ничего определённого великий боярин ему не сказал. Скорее всего, он пока что хотел только наладить дружбу с Всеславом.
С полоцким оборотнем.
И того уже немало.
Затея Басюры с местью за сына, когда он в запале призвал к себе Крамаря и после долгого с ним разговора велел ехать в Полоцк к Всеславу, оборачивалась какой-то неожиданной стороной.
А за иным чем дело не станет…
Через час тронулись в путь. Улыба ехала на седле у Крамаря и, вопреки своему назвищу, не улыбалась — Буса Белоголового так и не нашли.
Впрочем, назвища её Крамарь не ведал.
Повесть третья Змея в траве
Глава первая Ничего не решено
1. Червонная Русь. Волынь. Владимир. Осень 1065 года, ревун
С утра вдруг зарядил мелкий, совсем осенний дождь — в воздухе почти недвижно висела мелкая водяная пыль, оседала на плаще и свите, на кояре и шеломе, на бурой шерсти коня, капала с бровей и жиденьких, недавно отпущенных усов.
Шепель отёр со лба воду и весело озрел окрестные холмы, поросшие буковыми, дубовыми и берёзовыми рощами, редкими виноградниками, свежие пожни с частыми бабками снопов. Волынь ему нравилась — богатый край. Очень богатый. Невольно подумалось даже — и чего Ростиславу не сиделось на волынском столе. Хоть и знал отлично — чего.
Город виднелся на самом окоёме — вчера вечером Шепель так и не поспел до него доскакать, заночевал в придорожной корчме. Можно было и поспеть, но вряд ли в городе отворили бы ворота за полночь, ниже и княжьему гонцу. А может, и отворили бы. Шепель предпочёл не проверять, и теперь терзался — как бы не опоздать. Вовек тогда вины своей перед князем не избыть.
Ворота Владимира оказались затворены — видно, Шепель прискакал пока что рановато. Ощущая на себе взгляды молчаливой сторожи города, он подъехал вплоть — мост был опущен и несколько раз грохнул кулаком по воротному полотну. Ушиб кулак и зашипел сквозь зубы, поминая матерей воротной сторожи — окликнули бы зараньше, и не пришлось бы стучать.
— Кто там ещё? — отозвался из-за ворот лениво-сонный гулкий голос. Слишком ленивый и слишком сонный. Шепель готов был поклясться, что воротники заметили его давно и нарочно ждали, издевались. Подумалось даже вздорно — небось и ворота были отворены, да нарочно для него затянули.
— Гонец от князя.
— От какого ещё князя? — голос по-прежнему был недовольным. Кметь невольно представил воротника здоровенным обломом с необъятными плечами и столь же необъятным брюхом, большого любителя пожрать.
— От Ростислава Владимирича, от какого! — возмутился Шепель нешуточно. — Отворяй!
— Не велено, — всё так же лениво сказали из-за ворот. — Да и не время пока что. Вот скоро старшой придёт, тогда и отворим.
— Ладно, упырь тебя заешь, — взбешённо пообещал кметь. — Спросит матушка княгиня, с чего я так поздно прискакал, да не приведи Велес, опоздал, так я ничего, двенадцать упырей, скрывать не буду — как есть расскажу, что ты меня под воротами держал. Поглядим тогда, какие ворота ты после того будешь сторожить, телепень, со старшим своим вместе — не иначе, как на конюшне боярской. А то и вовсе на купецкой, ядрёна вошь!
Внутри вежи загоготали.
— Но-но, — голос за воротами несколько подобрел, хоть страху в нем не прибавилось ни на резану. — Сейчас отворим.
Чуть скрипнув, откинулась неприметная калитка в воротном полотне.
— Проезжай, — воротник и впрямь был здоров, как медведь. Он окинул гонца оценивающим взглядом и одобрительно-весело прибавил. — А здоров ты лаяться, парень. Мы аж заслушались.
Внутри воротной вежи на Шепеля, весело скалясь, таращились ещё трое, да один выглядывал сверху, с гляденя. Кметь невольно вновь подумал, что ворота затворили нарочно, как его завидели.
— А старшой?.. — невольно спросил Шепель, и воротники жизнерадостно заржали.
— А я и есть старшой, — прогудел похожий на медведя. — Грамоту-то княжью покажи.
— Вот грамота, — Шепель вытянул из поясной калиты небольшое бересто с княжьей печатью, показал краешек. — Печать-то княжью видеть доводилось?
Воротный старшой насупился, зыркнул глазами на печать.
— Проезжай… умник.
— Матушка-княгиня!
Ланка вскинулась, роняя пяльцы.
— Что?!
— Гонец, матушка-княгиня. От Ростислава Владимирича!
О господи! Так ведь и до смерти напугать можно! — подумала княгиня, держась за сердце. Испуг был неложен и оправдан. До сих пор за год почти от мужа вестей было мало — дорога далека и опасна. Только два альбо три письма с проезжими иудейскими купцами — те, как известно, в любую щель пролезут, если им хорошо заплатить. Но ни в одном из этих писем не было ничего важного, опричь слов любви.
Да, Ростислав любил её, свою несмышлёную мадьярку. А она вот ничего так и не смогла придумать для того, чтоб помочь своему храброму мужу.
Сейчас Ростислав не доверился иудеям, стало быть, гонец привёз что-то важное. Очень важное.
— Где он?!
— В гриднице ждёт.
