— Да, меньше, — согласился Лохиван, чтобы помочь отцу в деле Тезерени. Баракас слегка покачал головой, и Шарисса это заметила. Повелитель Тезерени не нуждался здесь ни в какой помощи, и она это знала. Баракас держал в руках все козыри.
— Я отдал тебе эльфов, потому что боялся за нее… и я боялся этой твоей проклятой вещи! Не проси меня, чтобы я умножил мои грехи! Если они нападут на вас, я ими займусь!
— Было время, когда ты занялся бы и Дру Зери. Ты помнишь это? — Рука повелителя Тезерени поигрывала крышкой ящика.
— Тогда я ничего не знал! — Темный Конь поник головой. Шарисса знала, о чем он вспомнил. Вечноживу-щий — простодушное, однако могучее существо, обитавшее в Пустоте, — не имел никакого понятия о жизни и смерти. То, что, путешествуя по необъятным просторам Пустоты, он поглотил несколько чуждых ему созданий, для него не означало ничего. Только после путешествий с ее отцом Темный Конь начал осознавать ценность чьего-либо существования. Если на него — или на тех, кто ему был дорог, — нападут, призрачный скакун будет биться. А вот убивать тех, кто даже не знает о нем…
— У тебя, конечно же, есть выбор. Я согласился бы оставить тебя на воле, если ты будешь действовать как должно; но если я не могу доверять тебе, даже когда нуждается в защите та, кто, как ты утверждаешь, тебе дорога, я не вижу никакой причины оставлять тебя на свободе. Кто знает, какое опустошение ты мог бы устроить. Да, возможно, вернув тебя в ящик до того дня, когда появится задача, которая оправдала бы усилия, необходимые для того, чтобы вызвать тебя снова…
Баракас начал наклонять открытый ящик в сторону Темного Коня. К ужасу и потрясению Шариссы, она увидела, что старый товарищ ее отца дрожит от страха. Даже его фигура немного исказилась — видимо, его испуг был настолько велик, что ему не удавалось держать себя в руках.
— В этом нет никакой необходимости.
Его голос, при всей раскатистости, был робким и смущенным. Темный Конь уставился в землю у себя под ногами, не желая смотреть на тех, кто находился перед ним — и в особенности на Шариссу. По ее щекам потекли слезы.
— Я найду для вас этих искателей… и устраню угрозу, исходящую от них.
Блаженная улыбка возникла на полускрытом лице Баракаса.
— Благодарю тебя. Я не вижу никакой причины, почему бы тебе не приступить к этому теперь же. Ты не против? — Он указал далеко вперед, в направлении гор. — Я хочу, чтобы ты поискал там, неподалеку от места, куда мы направляемся. Осматривай северную область, пока я не призову тебя обратно.
Темный Конь помотал головой так, что его грива рассыпалась. Его, казалось, что-то беспокоит.
— Но это оставляет…
— Я дал тебе задание. Я хочу, чтобы оно было выполнено так, как я сказал. Никакого бунта. Ничто не произойдет здесь с кем бы то ни было — если ты будешь беспрекословно повиноваться мне. Это я тебе обещаю.
Демонический конь фыркнул.
— Ты более отвратителен, чем любое порождение бесконечных царств, которые я пересек, пока искал — о чем ныне сожалею — этот проклятый мир.
— Да, нам надо будет поговорить о тех местах — когда мы завладеем этим царством. А теперь — отправляйся!
Темный Конь опустил голову в насмешливом приветствии.
— Я — твой слуга, о повелитель драконов.
Темный Конь попятился назад, повернулся и помчался прочь. Шарисса следила за его удалявшейся фигурой, затем повернулась к Фонону, ища у него поддержку. Взгляд эльфа был суров. Похоже, Фонон не сочувствовал тяжелому положению Темного Коня.
— Фонон, я…
— Они погибли из-за него. Именно это он и сказал.
— Это была его работа! — Она обвиняюще указала пальцем на Баракаса, который оборачивался, чтобы понаблюдать за ними — в качестве легкой забавы. Многие из Тезерени также следили за ними, но Шариссе было все равно. Она сказала то, что ей следовало сказать. Если Фонон покинет ее, потому что не сможет простить Темного Коня, то волшебнице больше некому будет помочь. Возможно, такое препятствие она и сможет преодолеть, но лишиться Фонона было для нее еще большей бедой.
«Ты слишком романтична, чтобы принадлежать к враадам», — однажды сказал ей отец. Возможно, и так — но она не ощущала желания меняться, даже если это и причиняло боль.
— Время для бесед найдется позже, — прервал се Баракас, явно решив, что имеются более неотложные дела.
Шарисса умолкла, надеясь, что Фонон увидит вещи с более светлой стороны, когда у него будет время, чтобы успокоиться. Может быть, тогда он поймет, что страх может сделать даже с самым храбрым существом. Эльф не знал Темного Коня; он не мог понять, насколько вечноживущий похож на ребенка. Вспоминая ее собственную — и недавнюю — юность, Шарисса хорошо представляла себе недостатки ребенка — даже такого сильного, как обитатель Пустоты.
Перед ними темный силуэт поднялся высоко в небо, еще выше — и пропал из поля зрения.
Подвязывая ящик, Баракас сказал Ригану:
— Мы выступаем. Замешательство послужит нам на пользу.
— Да, отец. — Наследник повернулся назад и дал колонне знак. Тезерени приготовили свое оружие и заклинания. Лохиван снова присоединился к разведчикам, которые, как только он уселся в седло, подняли своих дрейков в воздух. Группа, которой командовал Лохиван, дважды обогнула колонну, а затем рассеялась.
— Мы находимся в обществе безумцев, — прошептал Фонон. Наклонив голову так, чтобы хоть слегка видеть его, Шарисса еще раз попробовала объяснить эльфу явные слабости Темного Коня. Он взглядом прервал се и зашептал:
— Его гнев был скорее всего показным — для них. Если бы не твое предложение, я, вероятно, скоро оказался бы сломленным. Эти люди дракона весьма умелы — особенно когда речь идет о «приятных» делах.
Она взглянула на крошечную фигурку Лохивана на летучем дрейке.
— Я одно время думала, что знаю честного человека. Фонон поморщился.
— Наверное, он и в самом деле честен. Его любезное отношение — не игра, насколько я мог судить. Он, вероятно, честно улыбнулся бы, перерезая тебе горло, — если бы его что-то при этом позабавило.
— Это… — Она собиралась сказать, что слова эльфа были жестоки, но потом припомнила, как они с Лохиваном общались в последнее время. Если бы это принесло пользу его отцу и клану, Лохиван действительно перерезал бы ей горло — при этом объясняя, насколько ему это отвратительно и что у него нет никакого выбора. Его повелитель и господин приказал это сделать — и потому спорить бесполезно.
Шарисса ощутила удар невидимой волны. Она застонала и едва не выпустила поводья дрейка. Голова ее была в огне, и у нее возникло сильное желание направить свою силу на что-нибудь — хотя бы потому, что она и причиняла ей страдания.
