Теперь же, когда оставалось только действовать, и действовать быстро, волнения и страхи были отброшены и позабыты — на них просто не оставалось времени.
Отдуваясь и беззвучно пыхтя от натуги, ребята преодолели расстояние до второй, дальней лестницы, распахнули дверь, ведущую во двор и потянули обезображенную парчовую штору, набитую запчастями от разоборудованного рыцарского костюмчика, на новый плацдарм.
Через двадцать минут было все приготовления к операции возмездия были завершены.
— Значит, если он всё еще на кухне, я тебе из нашего окошка восьмеркой мигну один раз, и ты тут же начинай, — в последний, — надцатый раз повторил Снегирча, перепроверяя узлы. — Если два раза — значит, его перепрятали, и я иду к тебе. Поняла?
— Сам-то не перепутай, — ворчливо буркнула Мыська, и мальчишка, не желая терять ни секунды дольше, чем необходимо, выскочил на улицу и растворился в темноте.
Кысь очнулся от того, что кто-то не слишком любезный перевернул его с бока на живот носком сапога и стал заламывать руки за спину.
— Хорошенько вяжи, Удодич, — хрипло и авторитетно посоветовали тому. — Если сбежит — тогда уж точно не на кого валить будет.
— Сам вяжи, если такой ум…
В коридоре, где-то вдалеке, что-то одиноко грохнуло.
— Что это? — насторожился тот, кого хриплый называл Удодичем.
— Ветер? — не очень убежденно предположил другой голос, высокий и лебезящий.
— Какой, к веря…
Грохот, целый каскад многоголосого металлического грохота, сопровождаемый душераздирающим визгом, разом обрушился на замершую тишину места его заключения, прокатился по гулким коридорам, и бешеной лавиной устремился к ним.
Тюремщики его подскочили.
— Хватайте оружие! — испуганно вскрикнул хриплый, и Удодич бросил пленника и кинулся куда-то — наверное, хватать оружие, как ему и было сказано.
— Лампы!..
— Здесь!.. Сейчас!..
— Это крысята городские, чтоб я сдох!
— Повадились, гаденыши!
— Вот мы им задади-им!!!.. Да?
— Чего стоите — вперед, устроим этой шантрапе веселую ночь!
— А если они нам?..
— А нам-то за что?
Грохот, вой и странные булькающие всхлипывающие выкрики уже носились по всему этажу, с каждой минутой умножаясь и усиливаясь, отражались от голых каменных стен и пола, раскатывались оглушающим, захлебывающимся кошмаром, которому не было преград.
— Трусы!!! — яростно выкрикнул хриплый и первым бросился за дверь — прямо под несущийся на него громыхающий ужас.
Раздался короткий вскрик, звон разбивающейся лампы и свирепый рев:
— Я держу его, держу!!!.. Ай!.. Стой!!!.. Свинья!!!..
— Сейчас получите, свиньи! — горячо поддержал лебезящий хриплого, брякая зажигаемыми лампами.
— Держись, Карпень!.. — гаркнул кто-то под самым Кысиным ухом и зачем-то наподдал ему под бок ногой.
За спиной Кыся прогрохотали подкованные сапоги, звякнули разбираемые со стойки у бочки с водой мечи и арбалеты, и карательный отряд в полном составе выскочил в коридор.
В ту же секунду, что в дверном проеме исчезла последняя спина, пленник вскочил на ноги, свалился, вскочил снова, опять упал, осторожно встал и, осознав впервые, что означает нелепая поговорка "Поспешай с промедлением", покачиваясь поковылял к ближайшему окну.
Что бы и кто бы ни устроил вранежевым шакалам веселую ночь в коридоре, ему, Кысю, оставалось только поднять раму, открыть ставень и выбраться на волю.
Голова кружилась так, что казалось, будто это не его предательски вышедшие из повиновения ноги, а весь дом под жизнерадостные вопли и гром неизвестных атакующих выписывает кульбиты и ходит колесом, и так и норовит его уронить — но не из вредности, а так, от полноты чувств.
Во всей огромной, просторной кухне неяркий скромный огонек горел только в одном камине, рядом с которым стоял стол с брошенными в спешке кружками. Остальное пространство, включая облюбованное беглецом окно, тонуло во мраке.
Ну, да ничего.
Хоть на ощупь, хоть вслепую, лишь бы успеть убраться отсюда…
Покачиваясь и хватаясь на ходу за все, что подворачивалось под руку, чтобы не упасть, Кысь, наконец, добрался до цели, и с блаженным облегчением навалился грудью на единственный островок устойчивости во всем мире — прохадный широкий подоконник.
Ох, голова моя головушка…
Вот хорошо бы, кабы никуда больше идти не надо было, а остаться бы тут еще на пару часиков, чтобы голова, кружащаяся сейчас как юла с вечным двигателем, наконец, определилась, где тут верх, где право, а где она сама, и…
Товарищи!
Мечтайте осторожнее!
Мечты имеют свойство сбываться!
— Эт-то ты куда, гаденыш, пополз?! — донесся до погруженного в определение своего места в системе трехмерных координат Кыся яростный голос от двери. — А ну-ка, вернись!
Семеня и подпрыгивая, толстый повар с тесаком в пухлом кулаке помчался к панически нащупывающему защелку на раме пленнику.
— Стой, ворюга! Не уйдешь!
— Пусти!..
— Уши отрежу и собакам скормлю! — свирепо прорычал Соколик и огрел плашмя несостоявшегося беглеца по голове.
— Ай!..
— Ну-ка, иди, иди сюда! — толстяк заломил за спину мальчишке руку и, подгоняя пинками, поволок его к свету. — Чтоб я видел те… те… те…
В дымоходе пустого камина рядом что-то зашебуршало, заскребло, и вдруг на кучу холодной золы выпала маленькая черная рогатая фигурка.
— Те… э… э… э… это… к-к-к-к-кто?..
— Пусти его, ничтожество! — недобро взвыло зловещее явление, и глаза его и оскаленная пасть вспыхнули нечеловеческим слепящим белым огнем, эффектно подсвечивая острые изогнутые рога, направленные прямо в лоб бедняге повару. — Я вырву твои проклятые глаза, я выжгу твой ссохшийся мозг, своими истекающими ядом когтями я вытяну твою душу и намотаю на…
Продолжения не потребовалось.
Карие, пока еще не вырванные очи работника сковородки и шумовки закатились без постороннего вмешательства под лоб, повар сдавленно охнул и осел бесформенным кулем, где стоял.
— "Война демонов", страница три, — только и смог выдавить королевич Кысь, вытаскивая едва не вывихнутую Соколиком руку из ослабшей хватки.
— Быстрее!!! В дымоход!!! — черное чудовище схватило его за освободившуюся руку и потащило в камин.
Через несколько секунд о сцене пришествия заклятого демона-воина из бессмертного произведения Д.Тулза напоминал только рыцарский шлем, одиноко валяющийся среди растоптанного пепла давно не разжигавшегося камина.
***
Вечером все жаждущие и страждущие получили свою долю благ или обещаний, и в разной степени удовлетворенности покинули городскую управу и разошлись по домам. Иванушка, стараясь лишний раз не поворачивать гудящую как улей с зубной болью голову, устало отпустил не менее измученного канцелярской рутиной Макара, недолго поколебался, стоит ли уснуть прямо за столом, ведь Сеньки всё равно в городе нет, подумал о заклинившей шее и одеревеневших мышцах в добавок к головной боли поутру, и нехотя поднялся.
