— Кто все эти люди? — насторожился Бальтазар. — Я их не знаю!
— Это не люди. Это губка, морская звезда и осьминог. И вы трое точь-в-точь на них похожи.
— Я чувствую заговор, — сплел тонкие пальцы Бальтазар. — Это заговор. Вы все против меня. Вы все мои враги. Все. Вот этот стул наверняка что-то затевает! Я уничтожу его, пока он не уничтожил меня!
— А?.. — подал голос Каспар. — Что происходит?! Что тут происходит?! Я требую немедленно объяснить мне, что тут… хррр-пс-пс-пс…
— Заснул, — прокомментировал Мельхиор, тыкая Каспара в щеку. — Ты спишь, что ли? А?.. А?.. Спишь?.. Спишь, да?..
Колобков только крякнул. Старые пердуны в своем обычном репертуаре.
— Кто здесь?! — встрепенулся Каспар, очумело таращась вокруг.
— Проснулся, — догадался Мельхиор.
Бальтазар смерил этих двоих подозрительным взглядом и принялся копаться в карманах. В течение следующих секунд он вытряхнул на пол бамбуковую флейту в виде дракончика, десяток старинных серебряных монет, спелый персик, тяжелый медный ключ, длинный шелковый шнур, баночку лака для ногтей и нефритовую статуэтку китайца, ужасно похожего на него самого.
Колобков рассеянно следил за этим, гадая, сколько же всего карманов у этого чокнутого старикашки. Такое впечатление, что не меньше сотни.
И лежит в них чертова уйма всякой всячины.
— Где же оно… — бормотал Бальтазар. — Где же оно, ну где же оно…
— Что ты ищешь? — тронул его за плечо Мельхиор.
— А-а-а!!! Не трогай меня! — отшатнулся Бальтазар.
— Почему?
— Не знаю, но не трогай! Где же оно… А… А… Нет, я не сойду с ума, я не сойду с ума!
— Конечно, ты не сойдешь с ума, не волнуйся, — ласково улыбнулся в бороду Каспар.
— Спасибо за поддержку, доброе говорящее кресло, — признательно посмотрел на него Бальтазар. — Ты единственная мебель здесь, которой я еще могу доверять. Все остальные состоят в заговоре, я это знаю!
— В заговоре? В каком еще заговоре?
— В глобальном заговоре МОАЗ.
— А что такое МОАЗ?
— Международная Организация Абсолютного Зла.
— Откуда ты о ней знаешь?
— От ягодицы.
— Какой еще ягодицы?
— От моей правой ягодицы. Это она мне рассказала.
— Ты разговариваешь со своей ягодицей?
— Конечно. Запомни, если хочешь выжить в этом мире, то внимательно слушай, что тебе говорит правая ягодица. Правая ягодица — это Ягодица Судьбы, она никогда не ошибается. Если Ягодица Судьбы прикажет тебе убить человека — убей его без колебаний, ибо он наверняка состоит в МОАЗ. Всегда и во всем слушай свою правую ягодицу. А левую не слушай, она все врет!
— Так, деды, а ну-ка живенько успокоились! — постучал тростью по стене Колобков. — Братва лихая, давайте, давайте, отведите дедушек наверх, на палубу. Они тут совсем закисли без свежего воздуха. Симптомы даже хуже обычных.
Гешка и Вадик неохотно поплелись исполнять отцовский приказ. К счастью, выгуливать мудрецов они уже давно наловчились — дело на поверку оказалось нехитрым.
Большую часть времени Каспар, Бальтазар и Мельхиор не обращают внимания на происходящее вокруг, полностью поглощенные общением внутри своего круга. В этом состоянии они позволяют вести себя куда угодно, не высказывая возражений. Мельхиора вообще однажды поставили у стенки вверх ногами — он заметил это только через полтора часа.
— Не ешьте мой бутерброд!.. — донесся из коридора вопль Бальтазара.
Рука Колобкова замерла в воздухе. Он как раз взял с тарелочки на столе аппетитно пахнущий сандвич с ростбифом и салатом. При других обстоятельствах Колобков непременно бы его съел. Но тянуть в рот то, что приготовил Бальтазар… нет, это будет крайне неблагоразумным.
Проще уж пустить себе пулю в лоб — от нее хотя бы знаешь, чего ждать.
Конечно, Бальтазар мог и не делать этот бутерброд сам. Возможно, тут потрудилась его, Колобкова, дражайшая половина. Или дочь. Или Гюнтер. Или еще кто-нибудь. Но если существует вероятность, что тут приложил руку чокнутый волшебник, безобидный бутербродик становится потенциальной бомбой неизвестного действия.
Справедливости ради надо заметить, что не все зелья Бальтазара вредны для здоровья. Взять хоть эликсир, выпитый Чертановым. Благодаря этому адскому вареву Сергей обрел способность говорить с любым разумным существом на его языке. И стал, возможно, лучшим переводчиком в мире.
Но исключения только подтверждают правило. Тем более, что Чертанову ужасно повезло. Бальтазар сам потом признался, что всех предыдущих испытуемых чудесный эликсир свел с ума или вообще убил.
За исключением одного, который превратился в пустельгу.
— Геныч, где ты там?.. — позвал Колобков, заходя в спальню.
Его встретил безжизненный взгляд каменной статуи. Гена — еще один телохранитель, бывший напарник Валеры. В Наранно он получил тяжелое ранение, а вслед за этим — медицинскую помощь от Каспара. Волшебство спятившего чародея мгновенно залечило раны.
Увы, побочным эффектом оказалось превращение пациента в камень.
— Эх, Геныч, что же ты так… — грустно вздохнул Колобков, обходя вокруг статуи.
Окаменевшего телохранителя положили в самом безопасном месте на яхте — в спальне капитана. Все надеялись, что эффект временный и Гена когда-нибудь вернется к жизни. Будет не очень красиво, если до этого момента у него отломится рука или еще что-нибудь.
Колобков мрачно вздохнул, опираясь на трость. Прошло уже несколько дней, а Гена по-прежнему каменный. И никаких признаков улучшения. Наверное, все-таки стоит попросить мудрецов поколдовать над ним. Конечно, результат будет совершенно непредсказуемым, но вряд ли даже им удастся сделать хуже, чем сейчас.
— Ладно, Геныч, бывай, — легонько постучал тростью по руке статуи Колобков.
Послышался тихий хруст. От места, где дерево соприкоснулось с камнем, побежала тонкая извилистая трещина.
— Ой-ей… — сглотнул Колобков. — Геныч, блин, извини дурака, нечаянно!
Трещина продолжала шириться. От каменной руки отвалился кусочек. Колобков в ужасе завертел головой, ища цемент, клей, скотч… что угодно, — Ладно лишь бы это остановить!
Неужели он сам, собственными руками окончательно добил героического телохранителя?!
— Геныч, прости! — возопил Колобков. — Кто ж знал, что ты такой непрочный?!
В статуе что-то громко треснуло. На пол посыпались осколки. Колобков на секунду зажмурился — показалось, что рука таки развалилась на кусочки.
Но когда он открыл глаза, то понял, что осыпалась только каменная скорлупа. Совсем тонкая, почти как яичная. А рука у статуи по-прежнему на месте… загорелая рука с медленно шевелящимися пальцами.
