Из-под слоя камня послышался слабый стон.
— Геныч, блин!.. — расширились глаза Колобкова.
Он перехватил трость поудобнее и принялся колотить по статуе что есть мочи. Уже через несколько секунд она вся покрылась трещинами… потом на полу выросла гора каменной скорлупы… а потом Гена закашлялся и открыл рот, часто глотая воздух.
— У… О… — выдохнул телохранитель, дико озираясь вокруг себя. — Ы… О…
— Геныч, твою мать!.. — счастливо осклабился Колобков, хлопая его по спине. — Живой!.. Живой, курилка!..
— Шеф… — ошалело посмотрел на него Гена. — Ы!.. У!..
— Да не мели ты так языком, Геныч. Тебе после болезни вредно много разговаривать. Пошли лучше до бара, я тебе сто грамм налью. Такое дело нельзя не отметить!
Телохранитель признательно посмотрел на шефа, отряхнул с себя каменную крошку и с хрустом потянулся. Тело вроде бы в порядке. Нигде ничего не болит, все суставы гнутся нормально, голова работает четко.
Пора возвращаться к работе. Вот только принять вначале рюмочку — обмыть возвращение к нормальному состоянию…
— Ах да, — замер на пороге Колобков. — У нас же бар пустой.
— Пас.
— Пас.
— Пас.
— Распасы, значит… — пропел Колобков, вскрывая первую карту из прикупа. — Распасы — в прикупе чудесы… Посмотрим, кого мы сегодня нахлобучим, посмотрим, кто у нас сядет…
Грюнлау, Чертанов и Стефания смерили открытую семерку пик напряженными взглядами и уткнулись в сданные карты. Педантичный немец задумался особенно сильно — ему ходить первым.
На руках девятка и дама. Если пойти с девятки, то эта взятка скорее всего уйдет другому, но зато дама почти наверняка «принесет в подоле». Если же пойти с дамы, то есть шанс, что у переводчика или «фрау Тойфель» окажется голый король или туз. А то и оба сразу.
Решение нужно как следует взвесить — ошибаться нельзя, у него и без того самая большая гора.
— Пиковый фрау, — наконец бросил карту Грюнлау.
Чертанов секунду помедлил, обкусывая ноготь на указательном пальце, а потом положил на стол валета.
Стефания без раздумий пошла с десятки.
Грюнлау придвинул к себе первую взятку, и Колобков открыл вторую карту прикупа.
Король пик.
— Знал бы прикуп, жил бы в Сочи, — развел руками Колобков, глядя на приунывшего немца. — Давай-давай, Гюнтер, не тормози.
Грюнлау поджал губы, ходя с девятки. Чертанов выложил туза, Стефания — восьмерку.
Изучая карты, Грюнлау с сожалением подумал, что решение все-таки оказалось ошибочным. Если бы он сначала пошел с девятки, то первая взятка досталась бы Чертанову, а вторая — Колобкову. А так колобковский король сумел вывернуться за его, Грюнлау, счет.
Мелочь, конечно, но неприятно.
— Жарища, — обтер лысину платком Колобков. — Уф, ну и жарища…
— Да, климат в эти места есть совсем жаркий, — согласился Грюнлау, сбрасывая бубнового туза. — Особенно по сравнению с твой, Петер, фатерлянд.
— Да, у нас в России, конечно, холоднее… — согласился Колобков. — Чай, не Индия!
— Гораздо холоднее, Петер. От вас даже Наполеон сбежал, напуганный страшным генерал Мороз.
— Чего-чего? — прищурился Колобков. — Ты это о чем сейчас, Гюнтер?
— О исторический событий, Петер. Наполеоновский кампаний тысяча восемьсот двенадцатый год. Из-за суровый русский зима Наполеон потерял большая часть армии и был вынужден отступить.
— Ох… — аж скривился Колобков. — Гюнтер, ну вот от тебя я такого не ожидал. Ты вот вроде мужик неглупый, но сейчас ба-альшую хрень смолотил. У тебя что по истории в школе было?
— Э… А что, я где-то есть ошибаться? — смутился Грюнлау.
— Да еще как. Следи за руками, Гюнтер, я тебе щас все популярно объясню.
Колобков растопырил пальцы на «чисто пацанский» манер, важно откашлялся и произнес:
— Ну во-о-о-от!.. Излагаю все доступно. Значит, двадцать четвертого июня Бонапартишка приперся туда, где ему никто не обрадовался. Приперся с шестисоттысячной армией! Во-о-о-о-от!.. Было, значит, у Наполеона шестьсот тысяч. Следишь за мыслей, Петер?
Грюнлау молча кивнул.
— Было шестьсот тысяч, — для верности повторил Колобков, крутя в воздухе толстым пальцем. — Однако всего за месяц стало на сто пятьдесят тысяч меньше. Болезни, дезертирство, стычки с нашими… армия французишек ну буквально таяла! Как льдышка в жаркий день. И дело, кстати, как раз в июле было, в жару. Не такую жару, конечно, как сейчас вот — тут вообще страна Папуасия — но было все-таки жарко. Наполеон шел вперед и вперед, а Кутузов от него уходил и весело хихикал. У него-то армия с каждым днем росла, а у Наполеона — таяла. При Бородино армии были уже практически одинаковыми!
— Петер, а кстати, при Бородино кто победил? — поинтересовался Грюнлау. — Ваши или французы? Я что-то не есть полностью уверен…
— Гюнтер, ну что ты как маленький… — поморщился Колобков. — Кто победил, кто победил… Ничья там была. Наши отступили, и Наполеон тоже отступил. Ни наши, ни ихние верха не взяли. Но потери у Наполеона были вдвое больше, так что по очкам мы победили. А потом под Малоярославцем мы ему еще и добавили. После Малоярославца он и двинул обратно домой. Да двинул старым путем, которым и шел — по Старой Смоленской. А дорога-то там уже плохая стала!
— Осенними дождями размыло? — понимающе кивнул Грюнлау.
— Да какими дождями, Гюнтер! Хотя дороги у нас, конечно, всегда хреновые были, ну так у нас климат такой… И расстояния огромные. Сам попробуй в таких условиях хорошие дороги поддерживать. Когда Наполеон отступал, был еще только октябрь. Прохладно уже, конечно, но еще не настолько, чтоб насмерть замерзнуть. Зато вот жрать французишкам было как раз нечего! Свои запасы все подъели, на Старой Смоленской, что было, тоже сожрали — еще пока в Москву шли. Вот и подыхали от голода. Да еще и наши Наполеона провожали пенделями, гнали, как стадо баранов. Но морозы тут совсем ни при чем. Морозы грянули, когда Наполеон уже подходил к границе. Войск у него к тому времени осталась уже крохотная горстка. И от холода умерло ну совсем мало французов. В пределах статистической погрешности. Так что ты, Гюнтер, учти — «генерал Мороз» Кутузову если в чем и помог, так разве что в финальной экзекуции. Добивать умирающего. И то совсем чуть-чуть, уже под конец. Зато в Европах ваших модно стало все на него валить, Наполеона своего оправдывать — мол, померзли, померзли, бедолажки… Как будто у нас Антарктида какая, право слово…
— Петр Иваныч, а вы, оказывается, хорошо отечественную историю знаете! — удивился Чертанов.
— Ну дык! Я ее, Серега, отлично знаю! В жизни всегда пригодится!
