– Что-нибудь не так? – спрашивает Мария.
– Нет. Мне показалось, запахло…
Она хмурится, смотрит на меня с тревогой:
– Чем? Чем-то плохим? Пожар?
– Скорее, чем-то странным,- отвечаю я, на этот раз не обнаружив в воздухе даже следа того аромата. – Возможно…- слово так и замирает, я не заканчиваю фразы. Завожу мотор катера и решительно правлю вперед. Мария от резкого толчка падает прямо в мои объятия.
Мы подходим к малой пристани. Лают собаки. Я чувствую, как Мария вся напрягается, ловлю кисловатый запах страха, зарождающегося в ней.
– Сторожевые собаки, – объясняю я. Две тени появляются у причала и застывают на берегу.
– Удар и Шрам – вожаки. Они в стае главные.
– Миленькие клички! – говорит она с нескрываемым сарказмом.
Я улыбаюсь:
– Здесь еще по крайней мере пятнадцать таких, как эти. Просто их не видно в темноте. Мы держим их, чтобы нас никто не беспокоил.
Удар и Шрам злобно рычат. Мы подплываем к пристани. Я включаю фонарик и освещаю их. Они на секунду застывают – два огромных зверя в конусе света, – их белые оскаленные клыки зловеще светятся… Увидев меня, вожаки убегают в темноту.
Мария со страхом восклицает:
– Какие огромные!
Я качаю головой:
– Они не крупнее немецкой овчарки. Просто у них непропорционально большие головы и пасти.
Причалив, я выпрыгиваю из катера, чтобы привязать его к кнехтам. – Но они и должны выглядеть страшно. Они охраняют остров. Первых собак привез сюда мой предок, дон Генри, чтобы держать в страхе рабов. Мы годами вели отбор, отбраковывали слабых и наконец вывели что-то вроде своей породы. Теперь у нас все такие, как эти.
К ворчанию вожаков присоединяется целый собачий хор.
– Неужели ты их не боишься? – спрашивает Мария.
– Нет, – ее вопрос позабавил меня. Я с трудом удерживаюсь от смеха. Эти твари знают, кто на острове хозяин. При мне они поджимают хвосты. Засовываю два пальца в рот. короткий резкий свист трижды пронзает ночную тишину. Ворчание сменяется шорохом листьев и хрустом веток. Стая уходит.
Я приподнимаю Марию и ставлю ее на причал. Она ощупывает мои бицепсы и, тихонько засмеявшись, шепчет:
– Такой сильный!
Что-то в этом ее шепоте заставляет меня испытать гордость. Я беру ее на руки и прижимаю к груди. Она поднимает голову и целует меня.
– Питер, – мысленно обращается ко мне отец.
Я досадливо вздыхаю:
– Я занят, отец.
Несу Марию к дому.
– Твой свист разбудил меня.
– Постарайся уснуть снова.
– Ты мне что-нибудь принес? Что-нибудь свежее
и сладкое?
Я еще крепче прижимаю Марию к себе. Она вздыхает.
– Еще не знаю, – мысленно отвечаю я отцу. -
Странный какой-то сегодня вечер.
– А что такое?
– Что-то было в воздухе… какой-то необычный запах… похож на запах корицы… Это беспокоит меня.
Мария зашевелилась:
– Опусти меня на землю. Я хочу получше разглядеть твой дом. Здесь не опасно?
– Не опасно,- отвечаю я и ставлю ее на землю.
– Я так и знал, что ты мне что-то принес! – не унимается отец.
– Она для меня, отец. Спи.
– Кажется, я знаю, что это был за запах…
– Так скажи мне и оставь меня в покое!
Он усмехается:
– Чуть позже. И вообще, я усталый и голодный старик. И у меня неблагодарный и эгоистичный сын,
Разбуди меня, когда у тебя будет что предложить мне.
Тогда и поговорим о том, что тебя так взволновало.
– Отец!
– Потом, Питер, потом! Разве ты сам не велел мне отправляться спать?
Пустота. Он отключился. Вот вредный старик!
– Ты сказал: «Мы держим собак», – напоминает о себе Мария. – Ты здесь не один живешь?
– Нет. С отцом. Он почти всегда в своей комнате. Он очень стар и очень болен.
– О! – смущенно говорит Мария. – Мне очень жаль, – она сочувственно сжимает мою руку.
Мы молча идем по пирсу. Кругом тишина, только волны изредка ударяются о причал, да ветер шелестит листвой деревьев, да мерно дышит океан. Пирс заканчивается массивными железными воротами в заборе из окаменелых кораллов, огораживающем усадьбу. Мы с Марией останавливаемся перед ними. Она ждет, пока я достану из кармана старый ключ и отопру такой же старый замок. За воротами – темнота. Мария удивленно поднимает брови и смотрит на меня, ожидая, что я успокою ее.
– Подожди, – говорю я, прохожу в открытые ворота, нащупываю водонепроницаемую коробку на стене и поворачиваю рубильник. Мария ахает: такая вокруг иллюминация. Теперь видна и дорожка к дому, и сад, который сажала еще моя мать много лет назад. Свет заливает коралловые стены дома, среди движущихся теней трехэтажное здание кажется больше, чем на самом деле. Фонарь рядом с домом освещает грубые, широкие и крутые ступеньки,
ведущие на галерею, опоясывающую дом.
– Прямо замок! – говорит Мария.
Я закрываю за нами ворота Все, что осталось снаружи, теперь принадлежит собакам. Они появляются снова. Мария этого не замечает. Она во все глаза смотрит прямо перед собой. Даже рот раскрыла. Я горделиво улыбаюсь: это ведь я устроил такую иллюминацию. До того, как я начал электрифицировать остров, отец вполне обходился факелами, керосиновыми лампами и кострами. Сначала мы завели единственный и довольно шумный дизельный генератор. С годами добавились ветряные генераторы, солнечные панели, и наконец появился новый, более крупный и гораздо менее шумный генератор. Теперь дом оборудован всем, включая кондиционеры, которые мы, правда, никогда не используем, и новую спутниковую антенну. Она сделала для нас доступными разные телешоу, которые отец упорно отказывается смотреть.
Мария следует за мною. Мы уже на каменных ступенях. Поднимаясь, она проводит рукой по стене, сложенной из блоков окаменелых кораллов.
– Это рабы строили? – спрашивает она.
– Дон Генри посылал некоторых своих рабов в карьеры на рифах. Они вырубали из земли плиты, обтесывали их и грузили на корабли. Здесь другие рабы сгружали плиты на берег и водружали их на место. Отец рассказывал, что он вполне прилично по тем временам обращался с рабами, и все же многие из них умерли.
Она качает головой.
– Это было очень давно, – говорю я. – Жестокие времена.
Я не сообщаю ей, что выживших рабов ожидала такая же судьба, как только они становились больше не нужны. Мария не произносит больше ни слова. Скоро мы оказываемся на галерее, со стороны океана Ночной бриз вьется вокруг нас, треплет нашу одежду и волосы. Нас приветствует океан. Мария подходит к высоким перилам. Она смотрит на волны, неутомимо атакующие берег нашего острова.
– Наверное, они плыли долго,- говорит девушка, когда я встаю рядом. Она придвигается ко мне ближе. Теперь наши тела соприкасаются. – У меня такое чувство, что до Майами тысяча миль.
