Если не Величайшие.
Парней в этот раз выбирали долго. Еще и Пифии соизволили принять участие в обсуждении кандидатур: склонившись через головы Оракулов, тыкали пальцем в список. Выбрали троих — двое на вид вообще выпускники. Наверно, многообещающие оракулы, не нашедшие себе таких же многообещающих пифий. Елизавета, кинув в жаровню Юлькину смесь, отошла подальше — чтоб никто не думал, что она подсказывает.
Синельниковой не нужно притворяться или долго травиться одуряющими испарениями — она входит в транс легко и быстро. Думаю, Юлька вообще могла бы без них свободно обойтись. Обычно она лежит неподвижно и прямо, как дощечка, сложив на груди руки. Губы почти не шевелятся, как будто Юлька занимается чревовещанием.
Так было и в этот раз.
Поначалу.
— Внимание, вопрос: какова судьба экспедиции Бугрова?
И наступила полная тишина.
Нас заставляют ежедневно пролистывать газеты и журналы, заучивать страницы словарей и справочников — чтобы в нужный момент наш неподконтрольный разуму (но кому же он тогда подчиняется?) язык выдал нужное слово. Так что о пропавшей экспедиции я тоже слышала… Но ведь это не предсказание? Юлька должна сказать, что случилось в прошлом? А это уже первый уровень!
Синельникова выдала несколько слов и открыла глаза. Склонившиеся к ней оракулы поспешно царапали в блокнотах. Им нужно — на время! — расшифровать пророчество, да еще и стих из него состряпать. А может стать оракулом человек, вообще лишенный поэтического дара? Елизавета, стоя за спинами парней, вытягивала шею, пытаясь понять, что там получилось у ее любимицы. Матвей тоже чиркал ручкой, Брель сидел, задумавшись, скрестив на груди руки. Похоже, будущая Великая задала всем задачку.
Никто не смотрел на Синельникову.
Та по-прежнему лежала неподвижно — а ведь обычно подскакивает, как ни в чем не бывало! Наверное, она единственная среди нас не болеет после занятий. Губы ее зашевелились… она продолжала прорицать, но никто уже ее не слушал! Я хотела привлечь внимание, крикнуть, но у меня вдруг пропал голос: худое тело Юльки выгнулось, в уголках губ показалась пена. Припадок! Транс с припадком!
Я вскочила и по-прежнему немо взмахнула рукой — Брель поднял на меня отсутствующие глаза. Взгляд скользнул по моей руке, Оракул привстал, чтобы увидеть заслоненную школьниками пифию.
— Эй, внимание!
Парни оглянулись и от неожиданности попятились, тесня всполошившуюся Елизавету. А ведь это они должны помогать пифии! Дебилы! Хотя единственное, что и я вспомнила из первой помощи — всунуть между зубов что-нибудь твердое… Я нащупала в кармане сумки карандаш и вскочила на площадку. Мир застыл в движении: поднимающиеся Пифии, встающие ученики, Главный Оракул, перемахивающий через стол…
Я услышала чей-то крик:
— Не трогай!..
Но я уже ее коснулась.
А Оракул коснулся меня.
Вспышка! Пламя. Красное, красное… длинные пляшущие черные тени. Взрывы, расцветающие и вянущие, точно чудесные огненные цветы — лепестки тоже чернеют, корчатся и распадаются от нестерпимого жара. От него у меня лопается кожа. Я кричу от боли. Нет, это кричу не я. Не я. Другие. Люди мечутся, падают, вскакивают… и снова падают, тают, как лепестки цветов… исчезают.
Испаряются.
Больно. Страшно.
Страшно!
— Тише, девочка, тише. Все хорошо. Ты уже с нами. Все хорошо.
Теплые ладони сжимают мое лицо. Пальцы трут виски и лоб.
— Время? — спрашивают над моей головой.
Сухой голос Мадам:
— Двадцать семь минут.
— Многовато…
Я пытаюсь шевельнуться и понимаю, что моя голова лежит на чьих-то коленях. Скашиваю глаза. Мадам возвышается надо мной, словно черный столб. Ловит мой взгляд, отворачивается и отходит. Чуть поодаль маячат Лора и очень бледная Елизавета. Рядом со мной, кряхтя, опускается на колени Матвей. Он больше, чем обычно, похож на выпущенного из темницы или психушки узника — волосы просто дыбом. Заглядывает мне в лицо.
— Ну ты даешь, сорока! Всех напугала!
— А что… а где…
— Юля? — спрашивают у меня. — С ней все в порядке, видишь?
Теплые ладони поворачивают мою голову набок, и я вижу Юльку. Она сидит на первом ряду, кутаясь в чью-то кофту. Глаза ее поблескивают.
— Она сама во всем виновата! — заявляет зло и ни к кому конкретно не обращаясь. — Кто ее просил лезть?
Ну, Юлька в своем репертуаре. Значит, точно в порядке. Но ряды сидений за ее спиной пусты. Куда же все…
Только когда надо мной склоняется лицо Главного Оракула, я понимаю, на чьих коленях так уютно устроилась. Я пытаюсь приподняться, но меня не пускают.
— Полежи еще. Расскажи, как ты себя чувствуешь?
Я прислушиваюсь к ощущениям. Как всегда ломит голову. Левую половину тела покалывает. И нестерпимо ноет в груди — не от боли, а от привидевшегося кошмара…
— Да так себе. А что случилось?
— Ты, видимо, испугалась за Юлю, и забыла одно очень важное правило — пифия не должна касаться другой пифии, погруженной в транс…
— Между прочим, ваши мальчики тоже не на высоте! — запальчиво восклицает Лора. — Где оказанная помощь? Чему вы их вообще учите?!
По тому, с каким выражением взглядывает на нее Мадам, я понимаю, что они впервые оказались заодно.
— Мальчишки растерялись, — негромко, как бы извиняясь, объясняет мне Брель. Мне? Помолчав, добавляет. — Да и я, кстати, тоже.
Да в чем дело-то?!
Оракул словно подслушивает мои мысли:
— Ты тоже впала в транс. Насколько я понимаю, — он вопросительно смотрит на Елизавету, — впервые?
Наставница мелко и часто кивает. Выбившиеся из тугой «шишки» седые пряди волос кивают вместе с ней.
— Да, впервые за все время учебы! Уж сколько мы смесей не перепробовали, каких только методик не применяли… Я уж думала даже… — она косится на Мадам и умолкает. И так понятно: думала, что Мадам в кои-то веки ошиблась.
То есть Юлька утащила меня в свой транс? И мы выдали одно и то же предсказание? Я смотрю на Юльку. Испуганной она не кажется. И уж выглядит всяко здоровей меня.
— Юль, ты видела это? Пламя, ужас, да?
Юлька, конечно, ответить не соизволяет. Дергает носом и отворачивается. Матвей неожиданно ругается в голос.
Остальные молчат.
— Итак, — говорит, наконец, Брель. — Кажется, мы имеем два противоречащих друг другу предсказания. И двух пифий, помнящих свои предсказания. И что мы с этим должны делать?
— Холить и лелеять, — подает язвительный голос Мадам. — Чего ж еще теперь?
Она садится напротив нас и закидывает ногу на ногу. Рот ее кривится — видимо, в улыбке. Я решаю, что мне тоже пора принять уже вертикальное положение. Когда Оракул склоняется надо мной, я чувствую запах его одеколона. Очень дорогого и очень… вкусного одеколона. Я готова есть этот запах ложками. Голова все еще слегка плывет, и я упираюсь обеими руками в пол. Брель тоже остается сидеть — только устраивается поудобней. Я бы даже сказала — вальяжно.
