Ночью мое состояние казалось более плачевным, а ситуация в целом - более трагичной. Может, паника и ужас помешали встать и продолжить гонку? Я решительно мотнул головой: я совсем не паниковал, а лишь немного боялся. Теперь я с легкостью поднялся и прислушался к собственным ощущениям. Ладно, лодыжка меня не беспокоит, но укушенная-то рука должна зверски болеть! Но, что же это такое?! Я не чувствовал ни малейшего дискомфорта в руке, словно травмы вовсе не было. Но я-то знал, что зверь укусил меня! Волк-гигант не мог быть сном, и я не спятил!
-Может, я просто перестал чувствовать боль? - посетила меня внезапная догадка. - Ведь случается же такое?! - неуверенно добавил я.
Стоп! У меня же есть доказательства! Вероятно, вся рука в крови и синяках от исполинских клыков хищника. Мне нужно подтверждение нападения, и я должен увидеть убедительные доказательства прямо сейчас. Иначе сойду с ума.
Я торопливо стянул закоченелый пиджак и тут же без жалости бросил его на землю, заметил пятна крови на плече хлопковой сорочки и улыбнулся. О, Господи! Я, правда, обрадовался тому, что хищник укусил меня. Я облегченно вздохнул: по крайней мере, не рехнулся! На рукаве зияла прореха, и я, недолго думая, рванул ткань так, что та треснула по швам. Теперь я должен был увидеть рану, ничем не укрытую и, как говорится, во всей красе.
-Что за черт! - не удержался я от восклицания, взглянув на плечо, на котором, как я надеялся, отображена картина минувшей, страшной ночи.
Но ничего не было! Я не мог поверить: абсолютно ничего! На руке виднелись бледно-красные пятнышки - частицы засохшей крови, и ничего похожего на укус собаки. Я не обнаружил ни царапины, ни самого крохотного синяка, которые свидетельствовали бы о нападении зверя. Я отлично запомнил момент, когда хищник вцепился мне в руку, но следов зубов не было. Как же это возможно?!
Если собака была бешеной, я узнаю об этом, когда начну умирать от инфекции. С чем я отправлюсь в больницу? Ведь признаков укуса на теле нет!
-Приехали! - вздохнув, пробурчал я. Что ж, обстоятельства вынуждали смириться.
Даже если во мне поселился смертельный вирус, это не отменяет возвращение домой. Я с грустью взглянул на себя: да, мой облик оставлял желать лучшего. Рваная грязная одежда превратила почетного выпускника Гарварда в опустившегося побирушку. Ну и пусть, подумал я и, подняв с земли пиджак, накинул его на плечи. Я продрог до костей, а пустой желудок жалобно урчал - на вчерашней торжественной вечеринке я так и не добрался до яств. Сейчас-то я понимал, что напрасно ушел голодный, но там, на свадьбе я совершенно лишился аппетита.
Вчера, спасаясь от волка-исполина, я добежал до самого Оак парка, моей родной деревни, которая являлась едва ли не главнейшей достопримечательностью Иллинойса и, несомненно, самым бесспорным достоинством Чикаго. Оак парк - исторически охраняемый объект не только из-за дома Хемингуэя, но и потому, что этот пригород, кажется, чистейшее место в мире. Зелень аллей, напоминающая первобытную красоту нетронутой природы, тут сочетается с величием человеческих достижений в области архитектуры и искусства. Так что можно сказать, я живу в заповеднике. По сути Оак парк - действительно заповедник, в который ходят экскурсионные автобусы.
Деревня еще спала. Я шел один, не шокируя горожан и местных жителей своим "экстравагантным" видом. Когда я увидал остроконечную крышу особняка, сердце мое радостно забилось: как славно оказаться дома! Я лишь однажды испытал подобное счастье от возвращения - летом этого года я, одолеваемый ностальгией, явился в Оак парк из Массачусетса, где провел студенческие годы.
Мой дом представлял собой не просто старинное здание, выполненное в готическом стиле, с множеством высоких стрельчатых окон и шпилями на башенках крыш. В действительности это было поместье с обширными земельными угодьями, доставшимися мне от отца, а ему в свою очередь - от его родителей. Таким образом, наследство переходило из поколения в поколение. Это было даже не просто поместье, как например фермерское хозяйство, а гораздо больше и величественней - графство. Да, я имел титул, который, однако, сам по себе не давал ни выгоды, ни привилегий, ни денег. Зато я мог похвастаться тем, что вправе называться графом Содзменом. Мой покойный отец не только носил гордый титул и фамилию, но также приумножал богатство за счет разведения крупного рогатого скота. Молоко и мясо повысило статус отца до королевского, или уж, по крайней мере, княжеского, а вот после его смерти ферма пришла в упадок. Будучи оболтусом, я не внес свою лепту в процветание поместья. Я выбрал юриспруденцию, чем, думаю, разочаровал бы графа. И все же я не терял надежду на то, что рано или поздно мой личный доход поспособствует возрождению родового имения Содзменов. Сомневаюсь, что верну скотоводческую ферму, но я согласен с утверждением Энтони относительно того, что земля не должна слишком долго пустовать.
Энтони - мой дворецкий, хотя трудно назвать его слугой. Он работал в поместье при моем покойном отце, хорошо знал моих родителей, но почти не рассказывал о них. Честно говоря, я тоже не горел желанием расспрашивать о прежних хозяевах имения. Я видел портрет супругов Содзменов и кое-что слышал о них. Когда я был ребенком, меня мучила обида на родителей, оставивших меня. Потом я стал подростком, которого захлестнули тинейджерские заботы: меня больше интересовали взаимоотношения со сверстниками, нежели отсутствие папы и мамы. Кажется, в то время я и вовсе их ненавидел, а объявись они тогда, не принял бы, а то и сбежал бы из дома. Повзрослев, перейдя в старшие классы, я распрощался и с обидой, и с ненавистью, оставив место лишь для грусти и непонимания.
Итак, когда родители исчезли из моей жизни (произошло это почти сразу после моего рождения), все тяготы в воспитании Энтони взвалил на свои плечи. Старый дворецкий стал для меня отцом, матерью и нянькой в одном лице. Неудивительно, что после проявления такой заботы обо мне, я не мог считать его слугой.
Наверняка он еще крепко спал, когда я забарабанил в дверь. Отправляясь накануне на свадьбу, я не взял ключи, боясь потерять их. Полагаю, опасения были не напрасны - вероятно, я обронил бы ключи, в спешке и панике спасаясь от хищника. Я в нетерпении ждал, когда Энтони, наконец, соизволит открыть дверь вернувшемуся хозяину, и мой кулак размеренно и тяжело бил по резной дубовой поверхности, словно отсчитывающий удары маятник.
-Кто там в такую пору? - послышался заспанный голос из дома и тихие шаркающие шаги.
-Это я! - Я вплотную приблизился к двери, чтобы Энтони разобрал ответ.
Скрежет замка возвестил о том, что дворецкий даже спросонья сразу узнал меня. Я быстро отступил на шаг, предоставив двери распахнуться. Одной рукой Энтони приглаживал всклокоченные седые волосы, а другой протирал глаза. Он собирался было пропустить меня и закрыть дверь, но, увидев, в каком состоянии явился хозяин, застыл на пороге. Сонные глаза-щелки превратились в круглые монетки.
