— Я уже говорил вам, сир. Я начертил обычную схему, затем нарисовал обычный узор. И ничего больше. — Эдериус ломал перепачканные в пурпурной краске худые пальцы. Изгард мог поклясться, что слышит, как гулко колотится сердце старого писца под грубой шерстяной одеждой.
Воздух в комнате был затхлый, Изгарду показалось, что он чувствует даже запах мочи, как от оставленного за шкафом ночного горшка или от описанной ночью постели. Обычно Изгард не обращал внимания на такие вещи: в этой огромной и холодной крепости после наступления темноты люди справляли нужду где попало, не утруждая себя поисками отхожего места. Но Эдериус — дело другое. В прошлом — монах с Острова Посвященных, он вынес оттуда привычку к чистоте и всегда старался и себя, и свою комнату содержать в порядке. Но сегодня и писец, и скрипторий выглядели ужасно неряшливо. Кроме того, хотя было уже за полдень, Эдериус открыл лишь одно из нескольких окон.
Небо над горами было затянуто пухлыми белыми облаками. Дул сильный ветер, солнце то и дело заволакивало тучами, и тогда комната на несколько минут погружалась в серый полумрак. Но только что ветер как раз разогнал тучи и луч солнца упал на Эдериуса, его стол, горшочки с красителями, кисти, перья и неоконченные работы. Изгард внимательнее взглянул на руки узорщика. Пятна на них были не такие, как ему показалось сначала. Пурпурный цвет получился из сочетания красного и синего. Синий цвет наложился на красный, придав ему новый оттенок. Кожа на руках Эдериуса была покрыта болячками и шелушилась, точно писец сначала пытался стереть красную краску, а отчаявшись, попытался замаскировать ее синим цветом.
Изгард возбужденно облизнул губы. Он и сам не понимал, почему так разволновался. Он встал так, чтобы солнечные лучи падали прямо на него, а тень ложилась на писца и его стол, и прошептал:
— Покажи мне узор, который ты нарисовал вчера.
Эдериус поднял глаза от своих красно-синих рук и посмотрел в глаза королю:
— Я бросил его в огонь.
— Почему? — Изо рта Изгарда вылетело облачко белого пара и поплыло в сторону писца. В скриптории было не холодно, может, немного прохладно, но порой такие штуки происходили с дыханием короля: с попавшим к нему в легкие воздухом творились непонятные превращения.
— Когда я закончил узор, — ответил Эдериус, отмахиваясь от влажного облачка, — я случайно опрокинул плошку с дубильной кислотой... она пролилась на страницу. Рисунок сохранить не удалось, пергамент был безнадежно испорчен.
Изгард кивнул:
— Понимаю.
Эдериус ждал, что король скажет еще что-нибудь, но Изгард только молча уперся руками в край стола и наклонился к нему. Через минуту писец не выдержал:
— Простите меня, сир. Я как-то не подумал... Кислота была повсюду. Я испугался, что она прожжет другой пергамент, он лежал как раз под тем узором, и испортит незаконченную работу, которая через несколько месяцев может понадобиться и...
Изгард многозначительно поднял палец, приказывая Эдериусу замолчать.
— В какой огонь?
— Я... я не понимаю, сир. — Эдериус растерялся.
Еще бы ему не растеряться. Изгард так резко подался вперед, что чуть слышно хрустнул сустав на его запястье. Теперь его лицо вплотную приблизилось к лицу узорщика.
— В какой камин ты бросил свою работу? — спросил он, и голос его был еле слышен, — огонь в этом камине не разводили уже неделю.
Эдериус беспомощно оглянулся. Действительно — огромный камин был черен, холоден и чисто выметен.
— Может, в камин у себя в спальне? — Губы Изгарда скривились в подобии улыбки. — Позволишь мне пойти проверить?
— Нет! Нет, сир, — быстро проговорил Эдериус, протягивая руки к королю. Капля пота скатилась по виску старика. — Я отдал его одной из служанок и попросил сжечь.
Изгард нанес Эдериусу сокрушительный удар в челюсть. Голова писца мотнулась назад. Затылком он стукнулся о спинку рабочего кресла. Кресло покачнулось, но Изгард вовремя перехватил его и не дал упасть. Стул затрещал и вновь опустился на четыре ножки. Эдериус оказался в прежнем положении, рядом с разъяренным королем.
— Где узор? — прошипел Изгард. Чтобы побороть желание наброситься на писца, ударить его еще раз, король изо всех сил опустил кулак на подлокотник кресла. На лице писца ярким пятном выделялся отпечаток его руки. Изгард с удивлением отметил, что избиение Эдериуса уже становится привычкой.
Горло Эдериуса судорожно сокращалось — старик пытался сдержать кашель или справиться с приступом удушья. Одинокая слезинка выкатилась из его правого глаза.
Изгард снял руку с подлокотника. Глубоко под ногтем застряла заноза, но боли он не чувствовал. Ему захотелось потрогать Эдериуса. Старое лицо писца светилось неземной красотой. Прекрасны были и белоснежно-белые локоны. А когда они впервые встретились, пять лет назад, волосы Эдериуса только начинали седеть.
Кончиком пальца Изгард провел по щеке старика. Эдериус отшатнулся. Глаза его расширились от ужаса, дыхание прерывалось.
— Не бойся, — сказал король, — я больше не обижу тебя.
Эдериус колебался, испуганно глядя в глаза своему повелителю. Отметина на его подбородке теперь была огненно-красного цвета.
Изгард снова нежно коснулся щеки Эдериуса.
— Помнишь, как все было, пока я не стал королем? Только ты, и я, и старина Гэмберон. Вспомни, как близки мы были, как клялись во всем помогать друг другу. Как объединяла нас общая цель — возвести меня на престол. Хорошие были дни, правда? Ты, я, Гэмберон: в первую очередь — ученые и друзья, и лишь во вторую — повелитель и его слуги. Я скучаю по тем дням, дружище. Мне недостает мудрости Гэмберона и нашей близости. Недостает наших мечтаний и ночных прогулок по Вейзаху.
Эдериус сидел неподвижно. Он больше не пытался избежать ласки короля, но и не откликался на нее. Не похоже было, что оцепенение его вызвано страхом. Нет, старый узорщик физически не мог пошевелиться. Как будто ловкий цыган или маг загипнотизировал его, ввел в транс, и он больше не мог свободно распоряжаться своим телом.
Изгард тепло улыбнулся писцу; он и сам растрогался.
— Давай же вернемся в те славные дни. Подумай, только мы трое! Вспомни наши споры. А книги, которые мы глотали! А узы любви, дружбы, взаимных обязательств! — Кожа Эдериуса была мягкая — и горячая в том месте, куда пришелся удар. Изгард с наслаждением ощущал под рукой нежную старческую кожу. Прикосновения вообще очень много значили для него. — Ты тоже скучаешь по добрым старым временам, Эдериус? Тебе тоже недостает Гэмберона?
Вопросы Изгарда достигли цели. Сковавшие писца чары ослабли. Эдериус пошевелился — и на сей раз не отшатнулся от своего короля, а, наоборот, подался ему навстречу:
