Без напрягов. Походя.
Но зависть-то ещё ладно (хотя Губа в жизни не посмел бы приветствовать самого старшину Ухвата так, как перестарок — небрежным кивком, чуть ли не как равного). Зависть можно и нужно в ком свернуть и засунуть куда подальше, чтоб не мешала. Потому — последнее это дело, на одного из братьев своих по гильдии косо смотреть из-за поганства душевного.
Межевым камнем настоящего раздора стал Головастик. Тот из двух магов, что тоже, как и Ложка, оказался допущен к настоящему учению. Сцену в купальне Губе вспоминать не хотелось, да только она как-то сама собой вспоминалась. Пустое лицо Головастика, слабо дрогнувшее от сорвавшихся сдуру и попавших в цель злых слов. Свистящий шёпот в лицо и белые от бешенства глаза Ложки, от которых нутро сжималось и дрожало. Подумаешь, ляпнул не то в запале! Он на самом деле и не думал вовсе, что Ложка с Головастиком… ну… ЭТИМ занимаются. Свидетелей позора, по счастью, не нашлось — но Губа не привык бояться и никак не мог простить Ложке того, что этот пришлый перестарок сумел-таки его напугать. Да ещё как напугать! Ему после всего пару раз даже кошмары снились!
Оклемавшись, Губа принялся мстить — так, как никогда ещё не мстил. Во время занятий на песках старался наставить недругу побольше синяков. Высмеивал его результаты на стрельбище, в самом деле неважнецкие. Даже, краснея и угрызая сам себя за явную подлость, взялся за жутко нелюбимое ранее дело: распускание слухов. Последним, кстати, стал слух о том, что Ложка не прочь пробраться под юбку к Вдове. Уж очень повод удачный подвернулся: Хирмина со своим новым жильцом о чём-то говорили за закрытыми дверьми битых полтора часа, чему нашлись свидетели. Такой повод Губа упустить не мог.
И вот теперь, как ни в чём не бывало, такое предложение…
— Почему со мной? — выдавил он.
— А почему бы нет? — ответил Ложка беспечно. — Можешь и отказаться. Но Хохлач ни слова не сказал о том, что помогать друг другу с выполнением задания нельзя. Значит, можно проявить смекалку и объединить усилия. Так что скажешь?
— Ну… если ты мне потом в читальне поможешь!
— Не вопрос. Ты мне, я тебе. И давай ускоряться, а то к сроку не успеем.
— Агась! — выдохнул Губа.
На душе стало легко и светло.
Любопытная это, кстати, штука — совмещение упражнений. Взять хоть бег с «примечанием, чего там». Нет, ну ведь почти как в суфийской притче про ложку масла! С одной стороны, можно бежать быстро, контролируя дыхание и следя за дорогой (а вы думали, большой круг — это просто так? Там и препятствий хватает, только что не из тех, на которых задерживаться надо, не как на полосе. А вот всяких перепрыгиваемых брёвен, лежащих на пути валунов, натянутых канатов, под которые надо подныривать, и кривых мостиков через ямы с водой — сколько хошь… причём всё это добрые наставники тоже меняют временами). Но если бежать быстро, много ли рассмотришь из того, что там по сторонам от трассы? Вот-вот. А если бежать так, чтобы по сторонам смотреть, на очередном брёвнышке навернуться можно. А если так, чтобы и навернуться не рисковать, и вертеть головой вправо-влево — вряд ли получится достаточно быстро.
Комплексная тренировка. На развитие периферийного зрения, на внимательность, на память (изменения в стороне от трассы надо ещё сопоставить с тем, что видел утром, когда была предыдущая пробежка по большому кругу), на умение выполнять сложные действия, вроде бега не по ровной прямой дорожке, в «автоматическом режиме», а лучше — под контролем интуиции…
Сложно. Нет, реально сложно!
Если у меня раньше и водились мыслишки про то, как я ловко и быстро превзойду науку местных почти лапотников, заделавшись самым крутым, — после таких тренировок эти самые мыслишки, стыдливо поджав хвосты, уползали в те дыры, где им самое место. Со всеми своими гандикапами, предоставляемыми магией, с разгоном мозгов и нервов я едва поспевал за молодью — за пацанами от пятнадцати до двадцати! То, что означенная молодь в массе своей крутилась на этой кухне с детства или на худой конец «просто» не первый год, утешало слабо.
Да, с изучением абстрактной информации у меня дела обстояли на порядок лучше, чем у них. Или даже на все два. Технику скорочтения я всё же отработал так, чтобы рукописный текст тоже воспринимался не по складам, — и использовал вовсю, стоило мне дорваться до местной библиотеки, точнее, Архива.
Лестница завивается змеёй, карабкаясь всё выше и выше. Второй этаж, третий — и вот, наконец, скудно освещённая парой масляных плошек площадка. Надпись, выжженная крупными буквами на дощечке, прибитой к двери, лаконична до предела: «Архив».
Тяжёлая дверь проворачивается на петлях, хлопая у меня за спиной. Сделав два шага сквозь навалившуюся темноту, я толкаю вторую дверь тамбура, и…
Оказываюсь в царстве света.
Тишина этого зала имеет хорошо знакомый мне запах. Натёртое воском дерево, немного влаги, пыль и выделанная кожа, — но, главным образом, бумага с чуть кисловатым привкусом самых распространённых чернил из вываренных корней шумклата. Запах библиотек, хранилищ и книжных собраний. Запах знаний.
Но я не обращаю на него большого внимания. Не гляжу ни на вполне привычного вида стеллажи, заполняющие три четверти зала, ни на шкафы вдоль стен, забитые рядами массивных томов с тёмными кожаными корешками, ни на три ряда столов и скамей, за которыми тихо сидит всего трое… или четверо?.. гостей этого места. Задрав голову и затаив дыхание, я смотрю вверх — на большой куполообразный потолок, крупноячеистая решётка которого забрана пластинами очень чистого и ровного стекла. Нет, действительно очень чистого!
Встретить нечто подобное в этом «отсталом» краю я не ожидал, и зрелище льющегося сверху дневного света завораживает меня на целую минуту, не меньше.
Тут тишину нарушил тихо подобравшийся ко мне со спины сутулый дедок. Чуть ниже среднего роста (или так лишь казалось из-за сутулости?), телосложения скорее сухого, чем плотного, с проницательными зеленоватыми глазами. Наряд его составляла круглая матерчатая шапочка буро-зелёного цвета, войлочные тапки и кожаный фартук поверх долгополой хламиды из грубой ткани, из-под края которой высовывались накрахмаленные манжеты и узкий ворот (как мне показалось, манжеты с воротом были накладные). Кстати, в пришитых к фартуку кармашках удобно располагались разного рода штуки вроде набора шил разной толщины, ножниц, катушек с нитками, заточенных до идеального состояния ножей и прочего такого. Видимо, мой приход оторвал дедулю от работы по реставрации ветхих рукописей или их переплетения.
