— Что, молодой человек, нравится? — негромко спросил он.
— Очень! — ответил я, разворачиваясь. — Я даже не думал, что увижу здесь столько стекла… да ещё такого прозрачного! Это, случаем, не магией земли создано?
— Точная догадка. Да, именно ею. Саорэ Эрриса работа.
— Ясно. Простите моё невежество, саорэ…?
— Меня зовут Мелез.
«Не по прозвищу представляется. Значит, не Охотник? Впрочем, Шмыга он тоже по имени назвал… не любит использовать прозвища?»
— Очень приятно. А я — Ложка. Вы, вероятно, здешний хранитель?
— Архивариус, — поправил он. — Самый главный начальник по бумажкам, хе-хе. Хм. Итак, что именно вас интересует, молодой человек?
— А что бы вы мне посоветовали из имеющегося? Видите ли, — развожу руками, — я плохо представляю себе, с чем именно сталкиваются Охотники, и…
Мелез, заглазно называемый Бумажным Пауком (на варрэйском это одно короткое слово), охотно помог мне — стоило лишь показать, что я интересуюсь его сокровищами заметно больше, чем среднестатистический ученик гильдии. Как быстро выяснилось, мне особенно понравилось чтение старых отчётов о миссиях в Тёмные Земли. Среди них, конечно, хватало скучищи, но некоторые Охотники явно зарывали в этих самых Тёмных Землях литературный талант. Описания разведрейдов, одиночных и групповых миссий, словесные пейзажи, детальные отчёты о ходе и итогах масштабных операций по искоренению сверх меры размножившегося зверья… тут тебе и квесты, и фэнтези — в основном тёмная, и чуть ли не дневниковые записки путешественников (вооружённых и очень опасных, ага)…
В общем, с дисциплинами «иностранные языки», «картография» и прочими подобными никаких сложностей я не испытывал. Но имелись дисциплины, регулярно заставлявшие меня скрежетать зубами. Причём не только связанные с физподготовкой.
Сколько я прочёл — ещё в своём мире — бредней про то, какие у современного человека развитые мозги и как много ему, бедняжке, приходится перерабатывать информации кажинный день. Х-ха! Авторы попаданческих фантазий явно не осведомлены о том, что наши предки лет этак десять тысяч тому, те, что ещё промышляли охотой и собирательством, имели мозг даже чуть поболее нашего. И что никаких крутых физиологических изменений в нервной ткани неокортекса с тех пор не произошло. Скорее уж, за последние века люди деградируют в плане мозговитости. Сытая и безопасная жизнь развитию скрытых физических талантов не способствует, нет.
А как же надстройка? Всё-таки сводить всё к грубой физиологии нервной деятельности нельзя, неужели у сознания хомо мегаполикус не развивается что-то этакое, для компенсации?
Развивается, будьте спокойны. Что я и подтвердил на своём примере, закапываясь в Архивы. Усвоение абстрактной инфы — текстовой, символьной, численной — у меня шло темпами опережающими, иначе не просили бы меня подсобить в читальном зале с непонятками. Но вот на вылазках в ближайший лесок, на практикуме по чтению следов…
Гррр!
Я поправил себе зрение. Я улучшил себе память и развил внимательность. Я не то, что сдвинутые листочки и примятые травинки видел — я у копошащегося в двадцати шагах мелкого чёрного муравья мог лапки сосчитать, хотя за такое усиление восприятия потом и приходил счёт в виде головной боли. Но при всём при этом мне никак не удавалось отличить след, оставленный зайцем от следа, оставленного, скажем, вздумавшей пробежаться по земле белкой. А позже, когда беличье от заячьего худо-бедно отличать начал — не мог сказать, где беличий, а где куний, и нередко путался в определении того, справа налево пробежала мелкая тварюшка или наоборот. Хотя своим магическим восприятием мог нащупать крота, роющего себе нору на глубине двух человеческих ростов, и пересчитать по головам всех птиц в радиусе ста шагов.
По части чтения следов я был объективно худшим. Причём не мог исправить это, как ни старался. О, прогресс имелся — но такой медленный… как, мать его похолодание, ледник какой. Йени Финр читал следы лучше! Приёмные дети, выросшие в городе, читали следы лучше! А уж отдыхающие Охотники, что вели у нас этот кошками драный «спецкурс»… на их фоне я вообще каким-то дауном себя чувствовал.
От отчаяния я даже попытался воспользоваться копипастой. Ведь чтение следов — навык? Да, навык. Значит, вполне подлежит копированию… угум. Подлежит. Щас! Видимо, этот навык лежал слишком далеко от областей абстрактного и слишком близко к области конкретного, но мне пришлось обломаться. Я получил кучу неактуальной уже информации о том, какие, когда и где мой донор видел следы, но о том, КАК он их видел — почти ничего. Только и в плюс, что следы зайца перестал путать со следами белки.
Тоже прогресс, конечно. Ага-ага. Но как-то не утешает.
Вот тебе и «приспособление к большим объёмам информации». Вот тебе и «большее развитие сознания у современного человека». Эх…
И со стрельбой у меня не заладилось, хотя всё же не столь катастрофически. С арбалетом в руках я ещё мог дышать в спины середнячкам, но вот лук воистину стал моим наказанием. И не в том дело, что после стрельбища плечевой пояс нещадно ныл от непривычных усилий, а сорванную кожу на пальцах приходилось исцелять прямо по ходу дела. Это как раз пустяки. Штука в том, что лук ничем не напоминал фабричного изготовления блочный — это была корявенькая поделка для обучения новичков, не особо качественно сработанная и заэксплуатированная до полусмерти. И стрелы, нам выдаваемые для стрельб, тоже не с конвейера сошли. Прямыми они являлись ровно настолько, насколько прямы были руки, изготавливавшие их, и не нашлось бы в колчанах двух совершенно одинаковых стрел с одинаковой аэродинамикой. Хорошо ещё, что у меня хватило ума не хаять качество снарядов прилюдно; нарваться на отповедь по такому случаю ещё туда-сюда, а вот если бы пришлось стрелять тем, что сам сделал… боюсь, мои очумелые ручки опустили бы планку качества стрел ещё ниже.
Но это так, жалобы не по делу. Ведь другие ученики пользовались примерно такими же старыми луками и в точности теми же кустарными стрелами. И ветер специально для них тише не дул, и солнце в глаза светило точно так же, и прочие условия у меня и у них были теми же, один в один. Различалась только меткость — причём не в мою пользу.
Я старательно выполнял все указания наставников по стрельбе. Копировал стойки, ухватки, темп дыхания и момент его задержки, — всё до точки, что только мог скопировать. Но результаты от этого обезьянничанья улучшались слишком медленно. И копипаста, увы, в случае со стрельбой тоже ни фига не помогла. Точнее, помогла не больше, чем в случае с чтением следов. Я даже знал, в чём тут засада — в том самом «девизе», озвученном мной и молчаливо признанным за формулу, управляющую моей жизнью. Да: я правильно стоял, правильно дышал, правильно оттягивал тетиву и правильно отпускал её. Но перенимая внешнее, я никак не мог подобраться к сути. На стрельбище я не был, а именно что казался. И, похоже, приблизиться к сути стрельбы из лука так, как приблизились к ней сделавшие сотню тысяч выстрелов и более, я бы смог не раньше, чем сам выпущу по мишеням хотя бы десяток тысяч стрел.
