Едва Конан успел рассмотреть присутствующих, как перед ним вырос долговязый человек с пышной седой бородой. Вне всякого сомнения, это был хозяин гостиницы.
— Добро пожаловать! Не угодно ли будет отужинать?
Конан кивнул.
— Угодно. И еще — мы хотели бы здесь переночевать.
Бородач энергично закивал головой.
— Как вы того пожелаете! Вы поспели вовремя — сейчас там такое начнется!
И тут же, словно в подтверждение его слов, за дверью завыл ветер, а через одну из щелей в комнату влетел снежный вихрь.
— Лало! А ну-ка прикрой эту дыру! — распорядился бородач.
Худой, по-летнему одетый блондин тут же вскочил со своего места и, извлекши из кармана рубахи иголку и нитки, принялся накладывать на прореху заплату. Он что-то мурлыкал себе под нос, дурацкая усмешка так и не сходила с его лица.
Конан и Элаши сели за свободный столик, стоявший напротив камина. Бородач направился в кладовую за вином и снедью.
Еда оказалась вполне сносной. Баранина была излишне жирной, но не настолько, чтобы ее невозможно было есть. К жаркому были поданы черствый ржаной хлеб и терпкое красное вино, какое в гостиницах бывает нечасто. Элаши вынула из ножен небольшой нож и нарезала меся ломтиками. После кореньев и грызунов, которыми путники питались последние ни, еда эта казалась на удивление вкусной.
За ужин бородач взял с них шесть медяков, еще четыре он запросил за комнату. Конан хотело было поторговаться, но потом решил, что делать этого не стоит, к тому же его уже стала одолевать накопившаяся за день усталость. Деньгами этими он владел всего пару часов, и потому расстаться с ними ему ничего не стоило. Он молча заплатил за ужин и а комнату, своей покорностью вызвав у бородача улыбку.
После третьей чаши вина киммериец позволил себе расслабиться. Путешествие это было небогато событиями, даже сегодняшняя стычка теперь казалась пустяком, не стоящим внимания. За окном ярилась непогода, а он сидел в тепле — сытый и пьяный…
И все же насладиться покоем ему так и не пришлось. Странное дело — стоило ему хоть немного расслабиться, как тут же начинало происходить что-то неладное.
— Разуй глаза, идиот!
Конан поднял глаза и увидел, как Лало пятится от стола, за которым сидели воин. Судя по всему, Лало вызвал гнев тем, что задел их стол. У одного из воинов было отрублено ухо, у другого же в нескольких местах был сломан нос. «Хороша парочка, ничего не скажешь», — подумал Конан.
— Простите меня, мой господин, — извиняющимся тоном пробормотал Лало.
Кривоносый привстал.
— Ты что — издеваешься надо мной, парень? Это я, что ли, господин?
— О сэр… понимаете… Подумайте сами — кто вы против меня!
— Вот так-то оно будет лучше.
Лало продолжал улыбаться как ни в чем ни бывало.
— Я разумею — кто я, кто вы, — козявка — ни дать ни взять.
Кривоносый ухмыльнулся, явно не понимая смысла сказанного.
Теперь заулыбался и Конан.
К несчастью для Лало, Одноухий был поумнее своего напарника.
— Слушай, да он же издевается над тобой! — взревел он.
Кривоносый замер.
— И что же ты хочешь им сказать? Что-то я никак не пойму — куда ты клонишь?
— О, — ответил Лало. — Давненько не встречал я таких сметливых людей! — Он на мгновение замолк, но тут же прибавил: — Вы меня не слушайте — я еще и не такое могу сказать!
Конан фыркнул.
— Над чем ты смеешься? — спросила у него Элаши. — Они же этого бедолагу сейчас на куски порубят!
Конан пожал плечами.
— Это уже его проблемы. Сколь бы ни был остер язык, меч все-таки острее.
Одноухий рявкнул:
— Идиот! Он же тебя за дурака считает!
На сей раз терпению Кривоносого пришел конец. Достав меч из ножен, он медленно пошел на Лало.
— Я из твоей поганой башки суп сварю!
И тут Элаши схватилась за эфес своей сабли.
— Что это ты надумала? — удивленно спросил Конан.
— Здесь нет ни одного мужчины, который мог бы защитить безобидного человека от тих скотов! Придется это делать женщине!
Конан вздохнул. Нет, видно, не придется ему отдыхать. Он поднялся из-за стола.
— Успокойся. Я с ними сам разберусь.
— Но ты ведь так устал.
Конан поморщился. «Кром, за что ты покарал меня? Нет, наверное, мне следовало остаться в монастыре вместе с покойным Сингхом и дать обет воздержания. Женщины не стоят тех бед, которые они приносят своим явлением».
Кривоносый уставился на Конана, на миг забыв о Лало.
— Чужеземец, я бы на твоем месте в чужие дела не лез.
Конан решил воззвать к разуму мрачного воина.
— У меня сегодня был тяжелый день. И мне не хотелось бы, чтобы он закончился кровью. Оставь Лало в покое.
Кривоносый обратил свой меч к Конану.
— Мне наплевать, какой у тебя был день. Этот выродок оскорбил меня, и сейчас он за это поплатится!
Конан, не спешивший вынимать свой меч из ножен, глянул на Элаши и перевел взгляд на Лало.
— Послушай, может быть, ты извинишься перед Кривоносым, и вы разойдетесь с миром?
— Кривоносый?!! Это кого ты величаешь Кривоносым?
— Ты что — никогда не смотрелся в зеркало? — удивился Конан.
— Боюсь, такую гнусную образину ни одно зеркало не сможет отразить, — вмешался в разговор Лало.
— Ох, помолчал бы ты лучше, парень, — угрюмо заметил Конан.
Заорав что было сил, Кривоносый взмахнул мечом, мечтая только об одном — отрубить голову дерзкому обидчику.
Конан выхватил меч из ножен, и в тот же миг Одноухий метнул ему в голову бутыль с вином.
Сколь ни совершенна была реакция киммерийца, но отбить мечом бутыль и одновременно подставить свой меч под удар Кривоносого не мог даже он. Бутыль разлетелась вдребезги, клинок же Кривоносого опустился на голову несчастного Лало…
Но нет! удар не достиг цели! Чудесным образом Лало ушел из-под него, и меч вонзился в стол, да так, что Кривоносый, как он ни старался, не мог выдернуть его оттуда.
Дальнейшее выглядело не менее странно. Лало схватил Кривоносого за запястье и резко присел, одновременно повернувшись вокруг собственной оси. Кривоносый завопил и, перелетев через своего тщедушного соперника, ударился головой о стену.
Конан изумлялся бы еще долго, но тут Одноухий, по-волчьи завыв, занес меч над головой и бросился на него. Он сделал это зря и тут же поплатился за свою ошибку. Конан резко выставил вперед руку с мечом, метя противнику в грудь, и тот, налетев на клинок, тут же осел. Острый как бритва меч Конана пронзил врага насквозь. Киммериец выдернул из бездыханного тела клинок и, вытерев его о неприятельских плащ, верну в ножны. В том, что Одноухий мертв, он нисколько не сомневался.
