– Доблестный Зак Маггут стойко перенес получение огненной метки верности, – объявил тысячник Боксугр. – Он настоящий таха! Когда он отойдет от свалившегося на него счастья, каждый из вас сможет потрогать его мускулы, которые стали в десять раз сильней, чем раньше. Сейчас он с легкостью сумеет задушить голыми руками леопарда или антилопу гну. А может, и льва! Или даже бегемота! Но если он захочет предать наше дело, эти же руки медленно удавят его самого! Также по слову великого Хуру-Гезонса руки могут в полночь оторваться от тела Зака и поползти хоть на край света для того, чтобы схватить изменников! Помните это, если трусость пожелает завладеть вашими душами. А сейчас получите у меня по десять метикалов на прокорм и отправляйтесь на разведку, – буднично завершил он. – Обратно вернетесь к темноте. Да выбирайтесь отсюда не толпой, а по одному. Десятники, проследите за порядком!
Гоблины, все еще находящиеся под впечатлением жуткого волшебства, начали подходить к тысячнику за «суточными». Зака они старались огибать стороной. Кто знает этого меченого, вдруг его заколдованные руки начнут набрасываться на всех подряд прямо сейчас?
Я же, напротив, бросился к товарищу. Тот уже прекратил стонать, но окончательно от шока еще не оправился.
– Как ты, брат?!
– А как сам-то думаешь?
– Думаю, неважно, – сочувственно вздохнул я. – Ты хоть понял, что Шаман с тобой сделал?
– Конечно. Боксугр все очень доходчиво объяснил. Я проклят, мужик!
– Перестань молоть ерунду! Ты же не дикарь. Это было обыкновенное тепловое тавро. Таким скот клеймят. Там сменная насадка, любую картинку на шкуре можно выжечь. А заживет быстро, я знаю.
– Ничего ты не знаешь! – вспылил Зак. – Разве над тобой колдовал Хуру-Гезонс? Это проклятие, проклятие!
– Тавро! – держался я своего мнения. – Разрисованный маньяк прижег тебя, как овцу. На глазах у всех. Сейчас ты просто обязан шлепнуть его, брат!
– Замолчи, дурак! – Маггут сжал кулаки и оскалился, будто безумный. – Замолчи, пока не разбудил спящее в моих руках колдовство.
– Ладно, ладно, молчу. Только успокойся.
Похоже, шарлатанский обряд вождя здорово подействовал на его мозги, и я решил пока отложить диверсантскую агитацию. Тем более что нас вот-вот выпустят в город. Нужно будет сдаться первому же патрулю «небесных повязок» и уже через пару часов доложить полковнику Огбаду, где прячется Черный Шаман вместе со всем штабом. К тому времени как раз и гоблинов в хибаре почти не останется, одни телохранители.
Я помог ноющему Заку натянуть одежду, после чего мы направились к тысячнику Боксугру. Надо же было получить причитающиеся метикалы.
Однако вместо того, чтобы выдать нам суточные, гоблин мотнул головой в сторону помоста, где отдыхал от волшебства и пламенных речей Черный Шаман.
– Вас ждет командир.
– Зачем? – спросил я.
– Не задавай вопросов, человечек. Выполняй приказ.
* * *
Вождь полулежал на обломках разрушенной лежанки и посасывал через соломинку ярко-алую жидкость из стеклянной бутылки. Украшенное разноцветными разводами лицо Шамана вблизи выглядело еще страшнее, чем издали. Губы, перепачканные красным, шевелились, как у вампира. На бутылке была этикетка с розовощеким эльфийским карапузом в костюме вишенки. Вряд ли это означало, что внутри кровь детишек-эльфов. Скорей то, что сок, явно гуманитарного происхождения, предназначался для детского питания.
И все-таки мне сделалось не по себе. Я гораздо лучше стал понимать ужас Зака перед Хуру-Гезонсом. Такое чучело и впрямь можно принять за настоящего колдуна и людоеда.
К счастью, возле Шамана стояли не только орки-телохранители, но и Зийла. Она ободряюще подмигнула, и у меня немного отлегло от сердца.
– Ты объясняешься по-английски, человек? – спросил вождь таха, отняв от губ соломинку. Поскольку он говорил негромко, сделалось понятно, что эльфийский язык ему преподавали отнюдь не в джунглях. Произношение было безупречным.
– По-английски и по-русски, мой маршал. – Я пока не понимал, чем вызван интерес Шамана, но то, что отвечать нужно правдиво, чувствовал аж копчиком.
– Хорошо. А ты, Зак Маггут?
– Мало-мало да, – закивал тот, коверкая родную речь.
– Отлично. Для вас у меня особое задание. Почетное. В первую очередь для тебя, человек. Но и для Зака тоже, раз он изъясняется по-английски. Сначала вы должны добыть себе форму «небесных повязок». Потом переодеться в нее и подобраться к дворцу верховного правителя вплотную. А лучше вообще проникнуть внутрь. Если вы будете в комбинезонах «небесных повязок», а не в этой рванине, караул пропустит без проблем. Ведь киафу не имеют никакой чести и пресмыкаются перед эльфийскими наемниками. Главное, держаться нагло. А у тебя это получается, человечек, я заметил. Во дворце все досконально разведаете – план помещений, смену караулов и прочее. Вернетесь и расскажете мне. Награда будет воистину щедрой. Конечно, получите ее после нашей окончательной победы над Волосебугу и его шакалами.
Я козырнул двумя пальцами и рявкнул:
– Есть, мой маршал! Рад оказанному доверию!
Задание ничуть не противоречило моему плану скорого дезертирства, а поэтому возражать не стоило. Впрочем, возражать Черному Шаману не стоило в любом случае.
– Моя готов, сэр, – поддержал меня Зак.
– Не сомневался в вас, воины. Ксакбурр большой город, заблудиться в нем проще, чем подцепить насекомых у девки-киафу. Поэтому с вами пойдет десятник Зийла.
Ревнивый тысячник Боксугр открыл было рот, чтобы выступить с возражением, но счел за благо промолчать. Хотя видно было, каких душевных усилий стоило ему такое решение.
– …Она хорошо знает окраины и часть центра. Кроме того, ее можно использовать как приманку. Она красивая и может заманить солдата «небесных повязок» туда, где вы снимете с него одежду. Убивать при этом не обязательно. Достаточно связать, отрезать язык, уши, вырвать ногти и ноздри, выколоть глаза. Всё. Кругом, шагом марш, – махнул Шаман рукой. – Оружие сдайте десятнику Цаво.
– Да не забывайте о метке верности! – злобно прокричал нам в спину тысячник Боксугр, когда мы двинулись к выходу. – Особенно ты, блондинчик! Командарм все видит!
* * *
Огненный ураган сменялся то ледяным мраком, то прозрачной бесконечной пустотой, то липким алым потоком, то чревом огромной доисторической машины, наполненным движущимися рычагами и зубчатыми колесами, – после чего вновь возвращался. Но и во мраке, и в пустоте, и в кровавом потоке, и в кружении шестерен, и белом пламени перед зрительными органами Люсьена величаво вращалась наполненная ртутью бутыль. Она манила. Гомункулус тянул к ней непослушные руки – бутыль увертывалась. Люсьен звал ее голосом, она презрительно поворачивалась донышком. Это было мучительно: Люсьен, наконец, понял истинное значение этого слова.
