— Боюсь, что я слишком давно не выходила наружу и уже не в курсе последних событий, девочка. — Встав, она подошла к одному из шкафов, что-то старательно ища в его глубинах. — Неужели Пьющие жизнь стали болеть? И тем более обращаться к людским лекарям?
— Я не могу поверить, что вы ничего не знаете! Вокруг Херроуш-Вил силовой барьер, не пропускающий никого, кроме воинов по духу, да и то не всех, обычному целителю сюда никогда не пробраться. А дети… Они умирают.
На миг Риса замерла, а после пожала плечами и обернулась, держа в руках небольшой поднос с двумя чашками чая, аромат от которого тут же поплыл по комнате. И как она может быть такой спокойной, после того, что узнала?! Да и вообще, как она, живя здесь, была не в курсе столь важных событий?
— С каких это пор людей стали заботить проблемы Дарракши-Лан?
— С тех пор, как начал назревать крупный конфликт между нашими расами. Не понимаю, как вы можете так говорить? — я была просто поражена происходящим. — Это же дети! Не они выбирали себе расу, не они начинали эту вражду. Они лишь хотят жить!
— Так значит, сюда могут попасть лишь Воины? — меж тем продолжила женщина, будто я не сказала ни слова до этого. — Но ты же целитель. Вероятно по одному из родителей, не так ли? Тогда получается, что второй был Воином. Интересно, кто: отец или мать? — на миг она прищурилась, внимательно всматриваясь в мое лицо (и что там такого интересного?), а потом довольно хохотнула. — Ну, конечно же, мать, как же я могла сомневаться! Я ведь права, девочка, твоя мать была Воином?
— Но откуда… — я была поражена.
— Откуда я узнала? — усмехнувшись, женщина вновь опустилась на диван, вкладывая в мои руки чашку с ароматным напитком. — Это очень просто: в тебе слишком много силы. В каждом жесте, взгляде, слове бушует пламя, которое не может жить ни в одном мужчине. Эта сила передается от матери к дочери из поколения в поколение, именно она помогает нам давать новую жизнь или жертвовать своей ради своего чада. Именно она дает нам стойкость и мужество изменять целые истории, противостоя в одиночку тысячным войскам. Эта сила бьется в груди у каждой женщины, но лишь у Воинов она превращается еще и в оружие. Ты истинная дочь своей матери, дорогая.
— Главное, чтобы этой силы хватило на помощь детям.
— Зачем тебе это? — она внезапно замерла, а мне показалось… да нет, я была просто уверена в том, что от моего ответа зависят несколько десятков жизней горящих в хрупких детских грудках и сердцах. Откуда я это взяла — не знаю, но в этот момент я знала одно: теперь все зависит лишь от меня.
— Я не могу по-другому. — Вскочив с дивана и поставив угощение Рисы обратно на поднос, я принялась мерить шагами маленькую комнатку. — Они всего лишь дети, в них будущее этого мира, поэтому они должны жить. Жить и радоваться каждому дню, каждой прожитой секунде. А не мучится от невесть кем насланного проклятья.
— Проклятья? — Риса, не отрываясь, смотрела на воду, словно что-то обдумывая.
— Да, все происходящее связанно именно с ним. Дарракши-Лан стали уязвимы для людских болезней.
— Вот как, значит… Ну что ж, — она вновь посмотрела на меня, и, к своему удивлению, во взгляде женщины я увидела интерес. Не озабоченность или неприязнь, которую многие люди испытывают к тем, кто связывается с Нечистыми, а именно интерес, словно происходящее ее весьма веселило. — Тогда тебе следует вернуться к своим обязанностям.
— А вы разве не пойдете со мной?
— Это не моя борьба, Рианоэль, а твоя. Да, именно твоя… Ведь имя определяет судьбу.
Внезапно поднявшись, Риса подошла к единственной в комнате, не загороженной стене, и провела по ней рукой, вычерчивая непонятный узор. Не прошло и секунды, как в стене образовался проход, напоминающий что-то вроде тоннеля.
— Видимо, здесь нам придется расстаться, дрейге. Мне было весьма интересно пообщаться с тобой, милая, и, не скрою, очень приятно. Ты заставила меня поверить, что этот мир еще не отжил свой век и есть еще надежда. До встречи, Чувствующая с душой Воина.
— До встречи, госпожа Риса.
Поклонившись, я пошла по проходу, запретив себе оборачиваться. Есть вещи, которые лучше не видеть. Есть вещи, которые лучше не знать. Но есть ведь еще и здоровое любопытство! Не удержавшись и почти уже выходя из тоннеля, я резко обернулась… И медленно выдохнула, ни капли не удивленная увиденным, я ведь сразу почувствовала, что что-то было не так. На другом конце прохода, понимающе улыбаясь, на меня смотрела молодая девушка с прекрасными и завораживающими глазами цвета первых васильков. В какой-то момент мне даже показалось, что она что-то собирается сказать, но та лишь взмахнула рукой, и проход закрылся, а я оказалась в просторной комнате, в которой не было ничего, кроме множества маленьких кроваток. И их обитателей. Кажется, я, наконец, нашла то, что искала.
Подходя от одной кроватки к другой, я с каждой секундой все больше понимала, что мне нужен отдых. Прошло уже более шести часов с того времени, как я прошла в детскую и с тех пор мне ни разу не пришлось присесть, избавляя маленьких Дарракши-Лан от боли. Я все еще не понимала, почему рядом со мной им становится легче, но моя энергия помогала малышам заснуть, а этого пока хватало. Всего я насчитала двадцать три ребенка, из которых десять были в очень плачевном состоянии. И самое обидное было то, что в данный момент я ничем не могла им помочь, кроме своего присутствия рядом. После лечения первого мальчугана, сил не осталось ни капли, а мотание по школе, да еще и различные путешествия по лабиринтам этого замка, не способствовали их накоплению. В итоге, когда последняя девочка заснула, я, чуть ли ни рухнула на пол, прижав колени к груди и спрятав в них лицо. Ну почему я такая бестолковая, что даже простую болезнь вылечить не могу? Ну и что, что никто другой из людей даже подойти к этим детям не может, я ДОЛЖНА это сделать! Я просто не могу смотреть, как они мучаются…
— Не плачь, лиарни, ты справишься, вот увидишь.
Меня ласково обняли до боли знакомые руки, опрокидывая назад, позволяя прижаться к сильной мужской груди, и немного успокоиться. Дан… А я ведь даже не заметила, как он вошел. С тех пор, как я упала в нишу, мы с ним так и не виделись, и первое, что я ожидала от него услышать, была ругань, но никак не слова, так согревшие мне сердце.
— Ты не будешь ругаться? — подняв к нему зареванное лицо, я с надеждой посмотрела в его невероятно красивые глаза.
— Надо было бы, — он делано нахмурился, но тут же грустно улыбнулся, лишь крепче прижав меня к себе. — Но тебе и так сегодня слишком досталось. Я лишь надеюсь, что в следующий раз, когда соберешься исчезнуть, ты хотя бы сообщила об этом мне. А еще лучше — брала с собой, я, знаешь ли, тоже не прочь иногда исчезнуть на время от всего мира. Я так переживал, думал, что ты разбилась.
