Алёна Харитонова - Охота на ведьму

— Садись ты первая. Я подам мальчишку.

Колдунья уже собралась следовать приказу, как Торой удержал её — с неожиданной силой схватил за запястье и едва слышно произнёс:

— Погоди…

Люция с удивлением наблюдала за тем, как волшебник бухнулся на колени в сугроб, уложил рядом Илана и принялся рыться в узелке. Судя по всему, маг уже ничего не соображал. Девушка хотела было отобрать узелок и со всей строгостью потребовать, чтобы маг забирался на лошадь, но тут Торой неожиданно извлёк на свет просторную шерстяную тунику. Шатаясь, подошёл к рыжей кобылке, набросил тунику на холодное кожаное седло и сказал, повернувшись к Люции:

— Теперь садись.

Ведьма залилась краской. И впрямь, как бы она сейчас села в ледяное кожаное седло? Юбка, это тебе не штаны — под себя подоткнёшь, ноги будут голые, по конскому крупу расправишь… ещё хуже.

Красная, как свёкла, колдунья кое-как взгромоздилась в седло и немного поёрзала, поправляя шерстяную подстилку. Торой несколькими движениями расправил её юбки так, чтобы девушка не сверкала голыми лодыжками, а после этого поднял со снега спящего розовощёкого Илана и кое-как передал ребёнка ведьме. Он вообще обращался со спящим мальчишкой, словно с тюком гороха. Собственно, Люция не обратила на это внимания, она раздумывала о странном поведении мага, его неожиданной заботе и внимательности. Этот его поцелуй… Теперь вот ухаживания…

Девушка рассеянно следила за тем, как Торой вскарабкивается на смирного пегого конька. Да, да, именно вскарабкивается. С третьей попытки попав ногой в стремя, волшебник потратил остаток сил на то, чтобы забросить себя в седло. Жеребец вытерпел все эти ёрзанья на своей спине и покорно двинулся туда, куда направил его всадник — к воротам.

Люция так и не догадалась о том, что Торой изо всех оставшихся сил борется с обмороком. Маг действовал, скорее по наитию, нежели осмысленно. И, разумеется, он не видел, как они выехали из Мирара. Он вообще ничего не видел. Все силы уходили на то, чтобы удержаться в седле. Ведьма ехала рядом, держа перед собой ребёнка. Она давно поняла, что от её спутника в ближайшие часы не будет никакого толку, поэтому подхватила уздцы пегого, и теперь обе лошади шли рядом.

Люция же из-за этого, нет-нет, а случайно задевала ногой стремя Тороя. Сей факт, отчего-то повергал девушку в смущение, близкое к панике. И только магу было совершенно всё равно — касается его ноги прекрасная нимфа или вздорная деревенская ведьма с красными от мороза носом и щеками.

Дорога, ведущая прочь из Мирара, насколько хватало глаз, оказалась засыпана снегом, как и окрестные леса. Недобрые предрассветные сумерки по-прежнему висели над флуаронскими землями. Зябкие потёмки расплескались по белым снегам, запутались в кронах деревьев, обступили городские стены и просочились в каждый дом, принося с собой холод и безмолвие. Солнце не поднималось над горизонтом, а по сугробам скользили знобкие синие тени, какие бывают только на рассвете. И рассвет плыл над королевством Флуаронис. Плыл, но никак не мог превратиться в день. Ведьме было страшно.

И всё-таки, несмотря на испуг, Люция уверенно правила к лесу. Она боялась выходить на открытую дорогу, поскольку чувствовала себя там куда уязвимей, чем в лесной чаще. Дорога проглядывалась далеко вперёд и всякий, бредущий по ней, был очень заметен, а в лесу… В лесу колдунье затеряться проще простого, она поведёт лошадей окраинами чащобы, чтобы вечером, при первой возможности, выйти к какой-нибудь деревне и там заночевать. Правда, бросая короткие взгляды на Тороя, ведьма подозревала, что остановку на ночлег придётся делать раньше. Вон как волшебник качается в седле — словно смертельно раненый.

Тем временем обледенелые стены Мирара, его замёрзшие на ветру флюгера, шпили, башни и крыши, покрытые снегом — остались далеко позади. Мёртвый, заметённый сугробами город, медленно таял за спинами путников, отступая в сиреневый сумрак. Ветер со свистом гнал к столице новые снежные тучи, нёс колючую позёмку и завывал тоскливо, словно оплакивая оставшихся в городе и спящих беспробудным сном людей. Люция боялась оборачиваться. От этого ей становилось не по себе. Правильно говаривала бабка, вразумляя воспитанницу: «Чтобы испугаться — три раза обернись через плечо». Это было правдой — только начни испуганно бросать взгляды за спину и сама на себя нагонишь такого страху, что всем ведьмакам и ведьмам не по силам.

И вот, памятуя давнее наставление, колдунка предпочла погрузиться в мысли о плачевном состоянии Тороя. Тема эта тоже была невесёлая, но заставить себя думать о чём-то другом или, тем паче, снова затравленно озираться по сторонам, колдунья просто не могла. Тут ведьме, совершенно не к месту, вспомнился поцелуй на заснеженной улице…

Нет, она, конечно, прекрасно понимала, для чего Торой её поцеловал. Это была обычная уловка, при помощи которой он вернул её сознанию способность мыслить. Эту уловку можно было сравнить со своего рода пощёчиной, но пощёчиной, которая отрезвляет не тело, а рассудок. И было бы ложью — сказать, что эта «пощёчина» пришлась молоденькой ведьме не по вкусу. При одном воспоминании о поцелуе Люция против воли заливалась жгучей краской. Никто и никогда раньше её не целовал. Будь у колдуньи какой-нибудь ухажёр, с которым ей довелось миловаться, то поцелуй Тороя навряд ли так сильно запал бы ей в душу и тогда навряд ли вообще отрезвил, но…

Додумать свою мысль ведьме не довелось. Дело в том, что в этот самый момент её спутник, коему были неведомы сердечные терзания девушки, повалился на шею пегого коня. Колдунья испуганно вскинулась и поняла — её волшебник, по всей видимости, умирает, тогда как она зачарованно вспоминает всякие нелепости.

— Торой… — ведьма осторожно тронула мага за плечо и едва не залилась слезами — он молчал! Не говорил ни слова! А цветом соперничал со снегом!

— Торой! — взвизгнула девчонка и беспомощно разревелась. — Торой!!!

По лицу колдунки, замерзая на ветру, потекли слёзы. Люция до боли в пальцах стиснула уздечку и продолжила самозабвенно рыдать, не в силах остановиться. Что ей теперь делать? Она даже с лошади слезть не могла — на руках у неё лежал мальчишка. С такой ношей попросту не спрыгнуть на землю. Это первое. Второе. Бросить ребёнка в сугроб, а потом спешиться было, конечно, недопустимо. И вот, перепуганная до смерти колдунья ревела на весь лес. Жалобный скулёж плыл над сугробами, разлетаясь по заснеженной чащобе.

Сквозь липкую пелену забытья Торой услышал полное отчаяния, лишённое всякой надежды хныканье. Всхлипывания были столь безутешны, что мешали погрузиться в сладостное забытьё. А заснуть хотелось невероятно. Должно быть, именно поэтому, превозмогая вязкий туман беспамятства, волшебник открыл глаза. Рядом, на расстоянии двух шагов, сидела на лошади и громко ревела Люция. Её щёки уже покрылись заиндевелыми дорожками слёз, губы посинели от холода, нос распух и вообще девчонка тряслась от истерики.