– А, черт! Тогда лучше подальше от его дома держаться! – крикнул один из молодчиков.
Но было поздно…
Веревки резко дернули – настил шатнулся, и вдруг провалился, увлекая и телегу и конников. Кто–то запутался в стременах, кто–то вывихнул руку, кто–то – ногу, кто–то – сломал.
Один воин стал было выбираться, но подоспел мужик – огрел его поленом – воин безмолвно повалился обратно.
Из ямы вперемежку неслись вопли раненных, угрозы и мольбы о помощи.
Раз начавшие действовать крестьяне уже не могли остановиться, и они подступили к Творимиру, потребовали:
– Что дальше делать?..
Тот осведомился:
– Откуда монах?
– Да тут, в трех верстах монастырь будет. Вроде, считается – женский. Там и правда, женщин много. Но часто к ним богатые гости наведываются…
– Ну, так и пошли на монастырь. Захватим его – будет нам оплот. По дороге еще какие деревни есть?
– Да – две деревни.
– Отлично. Тамошний народ тоже подымем. Но прежде – выволакивайте воинов из ямы. Выберете нескольких, кому достанется их оружие и одежда. Они будут изображать конвоиров. Остальные – якобы пленники. Ведь, если из монастыря увидят такую толпу, насторожатся – ворота закроют, а осаждать нам некогда – сейчас, пока восстание еще в зачатке, пока не знает о нас никто, как можно больше сделать нужно…
Спешно выволакивали воинов – их оглушали, а кто сопротивлялся – того и рубили. Исполнили то, что указал Творимир. И вот по дороге весьма спешно задвигалась процессия с «пленниками» и «конвоирами». Сам Творимир был среди «конвоиров» – он сильно, нетерпеливо сжимал клинок. Сейчас он больше всего жаждал встретиться с Бригеном…
На пути попались две деревеньки, и обе встретили их одинаково. Вначале – настороженно, затем – когда узнавали, что к чему – спешили присоединиться; брали с собой, прятали под ветхую одежку вилы, топоры, охотничьи ножи…
Вот и монастырь. Строение было добротное, с высокими каменными стенами, окружали его тучные пашни, а у ворот стояли и громко спорили откормленные, розовощекие монашки. Они уставились на приближающуюся толпу, завопили:
– А этих куда?! Зачем нам?!..
– Приказ Бригена Марка! – грубо возопил Творимир – монашки смолкли.
Они прошли через ворота на большой, солнечный двор. К ним спешили широкоплечие охранники.
Первый подбежал, схватил коня Творимира под узды, зло сверкнул глазами, рявкнул:
– Как смели?!..
– Я вам привет передать должен. – тихо сказал Творимир.
– Что?!.. От кого?
– От всех замученных и сожженных! – возопил Творимир, и сильно ударил клинком по лицу охранника.
Тот, заливаясь кровью, пал под копыта.
Двор тут же огласился воплями:
– Измена!.. Наших бьют!.. А–А–А!!!
С деревянных галерей свистнули стрелы – несколько крестьян пали, но остальные, гневно рыча, уже мчались по лестницам, сметали тех, кто попадались на пути…
Дальше начался сущий хаос. Здесь было множество дверей, окон и лесенок. И в каждую из этих дверей кто–нибудь вбегал, кто–нибудь выбегал. Окна часто бились и из них вываливались порубленные тела. По лестницам взбегали и сбегали. Кого–то куда–то тащили, кто–то вопил, кто–то безумно хохотал.
Вот через двор протащили совершенно голую женщину – должно быть, одну из «монашек»…
Творимир медленно, бесцельно куда–то брел. Вдруг на него бросились два воина. Завязалась стремительная, ожесточенная схватка, Творимир одержал победу…
И до самого вечера, все кричали что–то и кого–то били. Туда–сюда бегали. К вечеру, вроде успокоилось…
Во двор выводили монашек. Выстраивали их рядами. Монашки были перепуганы, но некоторые соблазнительно улыбались, и задирали рясы…
– Ну, что с ними дальше делать? – спрашивали у Творимира крестьяне.
– Отпустите их… – молвил Творимир, и тут натянутой тетивой замер.
Среди монашек была Анна. Ее лицо немного отличалось от лица той, сожженной Анны, и все же – это было именно ее лицо. Она, сильно бледная, стояла чуть поодаль, и не смела поднять взгляд.
Творимир, не чувствуя ног, шагнул к ней. Покачнулся. Прерывисто прошептал:
– Я знал… планета вновь породит тебя… раз жив я – жива и ты…
Она прошептала едва слышно, тепло:
– Что вам угодно?
– Что мне угодно? – прошептал Творимир – он задумался. – Ну, помнишь меня?..
Она быстро взглянула на него. В глазах ее не было испуга, но согревало ясное, теплое чувство. Она ответила тихо:
– Я не помню, но вам виднее…
– Черт! Ну, раз ты жива – мы такое устроим! Мы сметем всех этих бандитов…
– Что вы такое говорите? Не надо никого сметать. Ведь смятенья – это боль. А боли кругом итак много. Любить друг друга надо…
– Любить?! Да слышал, как здесь монашки любят! Особенно тех, у кого кошель потолще.
Щеки Анны залились багрянцем, она прошептала смущенно:
– Не говорите так, пожалуйста. Это святое место…
– Святое?! Да ты что, дитя малое?! Не видишь ничего?!
– Бог наш, Всесвят, всех учил детьми малыми быть. И обиды прощать, и в смирении жить.
– В смирении! – фыркнул Творимир. – Как ты здесь оказалась?!
– Меня подкинули. Добрые монашки меня выходили, воспитали. Ведь здесь есть очень благочестивые монашки.
– И что – не принуждали, ну ты понимаешь… для пополнения казны…
Щеки Анны залились еще большим багрянцем – она тепло шептала:
– Кое–кто на меня кричал, не кормили, не поили… Но я не соглашалась… Ведь это очень греховно… Но я, как и некоторые, тяжелую работу выполняла – тяжести таскала…
– Так что же ты здесь прозябала?
– Я не прозябала. Я жила. Здесь святое место. Здесь очень хорошо. Разве не чувствуете – воздух светом дышит…
– Да что ж с тобой такое?! Какое такое святое место? Обычный притон!
– Не говорите так. Не ругайтесь. Пожалуйста.
– Да ты и впрямь – дитя малое.
– Если угодно – дитя. Только, исполните ли вы одну мою просьбу…
– Да хоть миллион просьб, черт тебя подери! – Творимир нервно рассмеялся.
– Не ругайтесь, пожалуйста.
– Не стану ругаться.
– Это еще не просьба. А просьба моя: не делайте больше никому больно. Живите в смирении…
– Что?.. Ну, этих шлю… монашек мы отпустим, черт с ними… ох, извини!.. Но смиряться, по домам разойтись?! Чтобы потом по одиночке схватили, в подземелья, на пытки тащили…
– Что вы такое страшное говорите…
– Ясно. Тебе с самого рожденья мозги запудрили.
– Нет. – ответила она тихим, ровным голосом. – Мне мозги не запудривали. Я умею ложь от правды отличить. То, что истина, тому я и верю. Сердце–то не обманешь…
