- Спасибо Фертус. Скажи ребятам, все сделали правильно.
- Ну что, это? Тьфу, привязалось! Что теперь делать будешь? Неужели отдашь его этой наместной падали?
- Эй, полегче, все-таки о моем командире говоришь. Может он и гнусный тип, но польза и от него есть. Хоть службу блюдет, да и маг не из последних.
- Ааа. - Махнул рукой Фингус. - Как дерьмо не полируй..
- Эд. Ну хоть ты не дави на меня. Что я могу сделать? Тариусу уже скорей всего пожаловались на парня. Мытникам я его, конечно, не отдам. Они же его по дороге прикончат по доброте душевной, но и сам его отпустить не имею права. В конце концов, кто он нам с тобой? Не брат и не товарищ.
- Этот пришлый, вдову твоего парня защитил, когда ты со своими... бл... в солдатиков играл. - Прошипел Фингус, наклонившись к Брану. Тот виновато отвел глаза.
- Что ты предлагаешь Эд? Значок Тариусу отдать? Так у меня тоже семья. Как я детям объясню свою принципиальность, когда они у меня есть попросят? Может, ты сам к наместнику сходишь, за чужака заступишься?
- А и схожу! Я еще не совсем оскотинел. Хочу людям в глаза открыто смотреть.
- Стой Эд! - Придержал Бран друга за рукав. - Не горячись. Попробую я что-нибудь сделать. - Мимо беседующих друзей медленно проплыла фигура в коричневом плаще. Подобравшись, как перед прыжком, Бран показал глазами. - Мы, кажется, забыли с тобой кое о чем.
***
Снова холод. Холод и боль. Яркие пятна в бесконечной туманной пелене восприятия. Боль пульсирующая, постоянная, сводящая с ума своей монотонностью. К ней невозможно привыкнуть. Её невозможно игнорировать. Боль как нечто чуждое, что без жалости и сострадания грызет тебя, растворяя мысли и самосознание.
Быстрее. Отрешиться от ярких всполохов болезненных ощущений. Уйти в спасительную бессознательность. Пусть даже это будет позорным бегством от своего я. В темноту. Далеко вглубь самого себя. К спасительному забвению.
Именно эта последняя жалкая попытка, как ни странно дала ему силы. Изнутри вспыхнуло и начало подниматься агрессивное ярко-красное солнце, выжигая своим яростным светом боль, холод и неуверенность. Эфирная реальность вокруг забурлила и пошла волнами. Из глубин, куда он тщетно пытался попасть ударил столб феерического гнева, который вдребезги разбил нелепые попытки сознания защититься от какой-то презренной боли и убогого страха.
Гнев, как ни странно позволил осознать себя как личность. Отделить своё я от других текущих вокруг ощущений. Приблизиться к чистому сознанию, от ощущений к созерцанию. Боль осталась где-то там, вдалеке, за порогом границы разума. Там где он сам позволил ей быть. Пока он позволил ей быть.
Переход выделил из окружающей его дымчатой мутной пелены, отдельные части сложной конструкции. Лучшим описанием этой какафонии красок послужил бы "взрыв на макаронной фабрике". Безумное переплетение светящихся разными цветами канатов, нитей и веревок. Все это сумасшествие беспрестанно шевелилится, сокращается и колышется, уходя куда-то вдаль, подчиняясь непонятным законам. Своим взором он мог проследить бесконечное переплетение далеко во все сторон.
Некоторое время его озадачивала возможность смотреть сразу во всех направлениях, однако быстро пришло осознание естественности и обыденности такого зрения.
Окружающий его мир разнообразием не изобиловал, но спустя какое-то время он начал выделять особенно яркие цвета из разноцветного плетения. Пришло понимание, что это часть его самого. Часть эфирного тела. Его активная часть, взаимодействующая с чем-то внешним. Каналы и сосуды энергии.
Все эти нагромождения ощущались как многочисленные конечности. В сумбуре каналов, он стал отличать наиболее часто встречающиеся цвета. Яростно красный, холодно серый, цветасто зеленый, тоскливо горчичный, и мертвенно белый составляли большинство. Остальные цвета были мало представлены. Еле слышно мерцая на общем фоне, они составляли слабый оттеночный шум. Однако даже среди ярко представленных цветов были отличия. Если красный и горчичный были окрашены по всей длине канала, то белый и серый еще и встречались пятнами на каналах иного цвета. Какой-то больше, какой-то меньше. В месте замещения цвета, каналы болезненно пульсировали. Такое же болезненное пульсирование шло от разрывов. В этих местах канал искрил, выбрасывая наружу хлопья энергетической крови.
Посчитав творящийся вокруг беспорядок противоестественным его натуре, он начал думать над тем, как исправить видимые крупные повреждения. Откуда-то появилась мысль, что мелкие повреждения постепенно сами излечатся.
Для начала он попробовал действовать крупными каналами как щупальцами, но тут его ждал полный провал. Крупные энерговоды двигались крайне медленно и с большими усилиями, а после приложения силы, вновь возвращались на свое место.
Утерев призрачный пот, он попробовал действовать каналами поменьше, постепенно придя к выводу, что лучше всего поддаются манипуляциям тонкие и короткие щупальца. Сводя края разрывов и дыр одними манипуляторами, он по мере сил обматывал их другими, стараясь фиксировать прорехи как можно туже.
Вскоре методом проб и ошибок, он выяснил, что лучше всего в виде перевязочного материала подходят зеленые. Остальные цвета либо не хотели фиксироваться, либо опасно искрили, соприкасаясь с другими, а красный так вообще при соприкосновении с иным цветом фонтанировал разрядами, саморазрушаясь и разрушая поверхность канала к которому прикасался.
Часть цветов присутствовало только в виде больших оформленных каналов с крупными сосудами, что тоже создавало вопросы, на которые некому было ответить. После того как был найден способ ремонта каналов, работа пошла веселее. Манипулируя сразу тысячами тонких зеленых энерговодов, он постепенно зафиксировал все крупные места разрывов.
Прислушавшись к себе, понял, что пульсация боли несколько уменьшилась, однако не значительно. Стало быть, проблема была не столько в разрывах, как в чем-то другом. Обратив внимание на два пульсирующих цвета, белый и серый, он потянулся к ним зеленым щупальцем, пытаясь понять, что делать. Это была плохая идея. Он словно взялся обеими руками за оголенный провод.
Сила удара была такая, что щупальца, прикасавшиеся к этим двум цветам, сгорели в мгновенной вспышке. Вместе со вспышкой, вокруг все завертелось, теряя краски и мутнея. Успев подумать только о смехотворности потери сознания внутри самого сознания, он провалился в темноту, куда так стремился ранее.
***
Очнулся Мальцев от звука негромкого разговора. Один из голосов был странно знаком. Не открывая глаз, парень попробовал пошевелиться. Тело и не думало отзываться. Он не чувствовал ничего ниже шеи. Отвратительное ощущение, ещё и снится какая-то мерзость все время. Хотя все так реально было, словно наяву.
