Не-а.
Когда ко мне подковылял юноша, прихромал с озабоченным лицом, почти приполз — сжимая в руке меч, я даже пару раз содрогнулся для пущего эффекта.
— Карающая длань богов! — просипел я, округляя свои и без того выпученные глаза. Потом решил и сам закруглиться, — Ну, бывай, юноша, мне пора по очень важному делу!
Он покачнулся, оперся на ослика. Крупный экземпляр, хоть и молодой… белые волосы, хотя сейчас — розовые, слипшиеся от крови; глаза как синь горных озер, по-детски оттопыренная нижняя губа. Широкий в плечах — если меня расположить горизонтально, я как раз умещусь… хм. Еще чуть-чуть, и эта оглобля переломит моего ослика.
— Любезный…э-э-э… Я бы… ваша лошадь… — я нащупал на кончике языка свое красноречие, чуть не подавился им, но сумел снова пустить его в ход, — как ни прискорбно мне, но должен я оставить сие поле битвы. Все, что найдете вы у них, мой юный друг, принадлежит вам по праву победителя, а мне позвольте просто поехать дальше. Э?
Я положил свою тонкую, сухую ладонь на его руку, вроде бы успокаивая и ободряя, на деле же — пытаясь спихнуть его лапищу с моего осла. Бедняга уже тяжело дышал. Я имею в виду осла — не каждый день на него опирались северные великаны.
И тут этот мальчик-переросток сказал:
— Спасибо.
Просто и незатейливо. Я воздел брови и придал лицу испуганно-удивленный вид:
— За что? Это вы мой спаситель, храбрейший из воинов, да еще и осененный милостью Богов, наверняка герой, потому что Боги помогают только героям, а то, что случилось, иначе как божественным провидением я назвать не могу, это я должен тебе руки целовать, мой юный друг, моя благодарность будет…
Он не дал мне закончить. Он слабо улыбнулся. И заткнул мой фонтан одной только фразой.
— У Вас на пальцах — иней.
Мы бранились около часа. Вернее, я изрыгал проклятия, а он лишь кивал, глупо улыбался и этим вывел меня из себя окончательно.
— Мне не нужен полудохлый телохранитель! Мне не нужен неопытный спутник! Мне не нужна малолетняя обуза!
— Мне шестнадцать, — сообщил он, со знанием дела перевязывая ногу. Я все это время скакал вокруг, пинал ногами комки грязи и палки, плевался и пытался отодрать если не уздечку моего осла, намотанную на ветку этим великаном, так хотя бы ветку от дерева. Или осла от уздечки. Бесполезно. Намертво. Причем — не специально, просто все, что он делал, он делал на совесть. Крепко.
— А мне плевать, хоть сто шестнадцать! Отдай осла! Отдай, слышишь, не то… превращу тебя так же, как и их, в куски льда!
Трупы уже потихоньку начали оттаивать, и уже не были похожи на статуи. У косоглазого (при жизни) разбойника медленно, с хрустом, опускалась под собственной тяжестью рука, воздетая им для удара. Это выглядело жутковато. В смысле — хруст.
— Так, значит, вы признаете, что это вы сделали.
— Нет! Я пытаюсь избавиться от тебя, дурня лопоухого. Отдай осла.
— Да я не забирал. Сейчас только перевяжусь, посажу вас на него, и сопровожу… куда надо.
— Никуда! Не надо! Меня! Сопровождать!
Я, конечно, циник, но не злодей. Убивать я его не стал.
И чем же мне отплатил этот увалень с истинно северным именем — Рэдрогт?
Клятвой на крови, вот чем. Придурок.
Он принял торжественный вид, стал твердо на обе ноги, хотя по лицу было видно — ему больно. Поднял меч, и, держа его перед собой, произнес:
— Клянусь сопровождать вас, помогать во всем и защищать. Именем Трога. И Шойонны… тоже.
И отвязал осла одним движением пальца.
Я сглотнул. Я сел на осла. Я почти сдался.
— Уберись от меня, сделай милость, — попросил я, однако он и бровью не повел. Да что там, лицо его было из камня. Тупо и спокойно он водрузил свое завернутое в шкуры тело на пойманную неподалеку северную же лошадь, волосатостью более напоминающую медведя, и цокнул, направляя ее вслед за мной. Я заколотил пятками в бока ослика, разворачивая его прочь и подвывая. Я был панически напуган.
Здесь требуется отступление и пояснение. Я бы мог, конечно, на манер храмовых дурней-писцов нарисовать красивую звездочку над словом 'напуган' и послать вас куда подальше, то есть в низ страницы. Если бы захотел поиздеваться изощренней, нарисовал бы циферку и вам пришлось бы листать сей труд, до самого конца, и рыскать на последних страницах в поисках сноски… Но я не стану вас мучить. Объясню тут.
Народ Рэда, северяне, живут в условиях, в которых нормальный человек протянул бы от силы год. Они не знают, что такое пышные нивы, цветущие сады и тучные стада. Все, что у них есть, способно уместиться в маленький кошель под названием 'сердце'. Это верность, храбрость и непреклонность. Третье особенно важно, когда дело касается выполнения клятв. А клянутся эти молодчики довольно часто. Чтобы стало уж совсем ясно, расскажу историю про их любимого героя — Кухлина. Он поклялся отнести некий предмет, то ли копье, то ли жезл, на определенную гору, к старцу-провидцу. Шел туда долгонько, около десяти лет, а когда дошел, обнаружил, что в горе проснулся вулкан. Знаете, эдакая исполинская отрыжка, состоящая из расплавленного камня и огня. Хижина старца попала под извержение и располагалась ярдах в двадцати под черной породой, может, еще глубже… И что, вы думаете, наш герой попросил прощения у Богов, выразил смирение перед их волей, положил копьецо на землю и пошел восвояси? Как бы не так. Он стал отковыривать старца. Или то, что от него осталось. Сказание заканчивается ярде на восемнадцатом доблестной смертью героя. От старости.
Так вот, эти люди восхищаются поступком Кухлина. Его ставят в пример детям. Теперь, надеюсь, вам понятно, почему я запаниковал?
Весь дальнейший путь мы играли в веселую игру. Каждые десять минут я просил, или требовал, или умолял — оставить меня в покое. Он хмыкал, фыркал, мычал и гудел что-то в ответ, но не отставал.
Так мы добрались до деревеньки Толькич, цели моего путешествия.
Странно мы, наверное, выглядели. Старикашка на осле, за ним на громадной волосатой лошади неопределенного пола — исполин с Севера, бледный, как привидение. Крестьяне, для которых удравший у соседа петух был ярким событием, попадали бы на землю от удивления, но на сей раз их настигла обратная реакция — они застыли. Мы двигались сквозь толпу из раззявивших рты статуй. Да уж, подумал я, Пухлик скажет мне спасибо.
Дом моего старого приятеля по Магической Академии города Дор-Надир располагался в дальнем конце главной (и единственной) улицы деревеньки. Он уже ждал нас у калитки, обняв руками объемное пузо.
Я вспомнил восемь отговорок и четырнадцать оправданий, но Пухлик слишком хорошо меня знал, поэтому сразу же поднял руку, заставляя меня умолкнуть. Но я не внял его жесту.
