– Много ли ты повидал подобных церемоний? – кисло спросил он, поймав мой пристальный взгляд. Ему казалось, что, перевидав век за веком множество обрядов, я должен был потерять почтение к ним.
Но я ответил не кривя душой:
– Много, ни лишь изредка в них был глубокий смысл.
Он потянулся к железной бадье с ключевой водой и плеснул себе на лицо и на спину, держа ладони перед собой, чтобы видеть их очертания.
– Этот колодец глубок, – заметил он. – Не имеет ни возраста, ни дна. Он напоминает мне тебя. И королей. Урта – луна, растущая в нынешнем месяце. В следующем народится новая луна. Ты – утренняя и вечерняя звезда, следующая за ее блеском. Думается мне, Мерлин, ты будешь последним человеком, кто изопьет из этого колодца. Пока же будь другом правителям, что придут следом за Уртой.
Под торжественный напев Катабах возжег жизнь в каждом из рисунков на своей коже, отсчитав девятнадцать надрезов по девятнадцати фазам луны, затем накинул на себя короткую зеленую тунику и закутался в черный плащ, вышитый по краю нитью цвета ржавчины, и заколол его над сердцем брошью из янтаря с серебром – головой орла. Серпом он обрезал свои длинные волосы, оставив длину в палец, чтобы, смазанные глиной, они стояли торчком.
Сбрив и бороду, он покинул крепость, чтобы провести день и ночь в одной из рощ у Извилистой реки. С ним был мешок битой птицы. В уединении ему предстояло нашить на плащ перья орла, дрозда, жаворонка и журавля. Перья журавля отличались особым могуществом, давая защиту Гураноса – вездесущего бога вод, земли и воздуха. С этих пор Катабаху будет дозволено есть мясо журавля, запретное для всякого, кроме друидов.
В саду беспокойно и мучительно ожидали меня прежние аргонавты. Поразительное пророчество Мунды уже дошло до них, – как, хотел бы я знать? – и каждый страшился, что «злая участь» постигнет его прежде возвращения колосса. Особенно волновалась Аталанта.
– Правда ли? Правда? – повторяла она, и ее блестящие тревогой прекрасные глаза искали ответа в моих.
Мой ответ – что ничего еще не известно – привел ее в недоумение. Я не сразу сообразил, что вопрос ее относился к Уланне, а не к словам прорицания, предвещавшим смерть женщине. Правда ли, что в Тауровинде живет ее дальняя праправнучка?
Я ответил правдиво. Напомнил и о том, сколько веков и поколений разделяет двух женщин, двух охотниц – призрак и отзвук.
Аталанта дрожала. Тисамин встал рядом с ней, бросил мне предостерегающий взгляд. Быть может, его тревожило, что Аталанта унесет память о встрече с далекой родней в прежнюю жизнь, если найдется ее колосс и кошмар отлучения от Времени прекратится.
Чутье подсказывало мне, что живая Аталанта, чей дух сейчас похищен и жизнь лишена радости, очнувшись, вспомнит лишь сон, странное видение времени, невообразимо далекого, и сон этот, полузабывшись, не отяготит ее, а принесет утешение и радость.
Мне предстояло устроить их встречу и позаботиться, чтобы у них не было свидетелей. И подсказать Уланне умолчать кое-что из известной ей истории. В подобных свиданиях через поток времени таится темное колдовство, опасное для тех, кто не умеет его сдержать.
Поговорить со мной о природе Страны Призраков явился Катабах, но я знал, что он представляет Урту. Я подслушал несколько фраз, которыми обменивался правитель со своими ближними, обсуждая неслыханное покушение Иного Мира на завоевание крепости. Для обитателей Тауровинды, представлявших Иной Мир царством полного довольства, подобное стремление расширить границы своей страны казалось необъяснимым.
– Если это набег за быками, – говорил Манандун, – тогда все, чему меня учили, вранье. Ведь, по словам моих наставников, в Стране Призраков говядина, хоть с плеча, хоть с ляжки, такая нежная, что и отбивать они к чему, и, чтобы ее изготовить, довольно горячего слова – не надобно и огня. Куда там нашей скотине.
– Ежель им понадобились наши свиньи, – соглашался с ним Дренда, – приходится усомниться во всем, чему я верил, и поискать после смерти другую страну. Ведь свиньи в Царстве Теней Героев, когда за ними погонишься, сбрасывают куски сочного окорока, а сами отращивают новый, еще сочнее. Куда нашим свиньям.
– Им не надобны ни быки, ни свиньи, ни кони, – заметил Манандун, – ведь нам своими стадами хвалиться не приходится. Им понадобилась сама земля, вернее, холм.
– Придется нам первыми нанести удар, – задумчиво проговорил Урта. – Ждать нового нападения значило бы признаться в своей слабости, а этого мы не можем себе позволить.
– Мы в самом деле слабее, – напомнил правителю Манандун, но Урта ударил в круглый щит ножнами меча.
– Старинный корабль да горстка бродяг мигом разогнали врагов по могилам, – продолжал он. – Нужно выяснить, в чем причина, что столь многочисленное войско шарахается от старого греческого козла, как псы, забивающиеся в конуру при виде полной луны.
Старого греческого козла на том совете не было.
Голос Манандуна звучал спокойно и твердо.
– Ты вождь в этой цитадели и верховный вождь для семи кланов, что платят тебе дань. И до сих пор ты не отвергал моего совета.
– Я и теперь готов тебя выслушать, – согласился Урта, – хотя знаю, что ты не одобришь моих замыслов.
– Хорошо, что ты готов выслушать. Потому что ты замышляешь безумное предприятие. Ты на собственном опыте знаешь, что человек может ступить в ничейные земли по ту сторону Извилистой. Но живому не дано войти в земли Мертвых и Нерожденных. Случись такое хоть раз, какой-нибудь бард уже упился бы элем и налопался до отвала свинины в награду за свой рассказ.
– Тому, что об этом молчат, могут быть причины. Быть может, на такие истории наложен запрет? Тебе лучше знать. Или у тебя есть еще совет?
– Есть. Даже если ты войдешь в Иной Мир, время там, как мог бы поведать тебе Мерлин, идет по-другому. Не вернешься ли ты к поросшим мхом развалинам своей крепости?
Урта обдумал эту мысль.
– Быть может, потому и не рассказывает никто о странствиях среди Теней Героев. Те путники еще не вернулись, чтобы поведать о своих приключениях.
– Глубокая мысль, повелитель, и прекрасно выражена. Отправившись в Страну Призраков с войском живых, ты оскорбишь богов, которым мы платим дань, и ничего не выиграешь при этом.
– Тем не менее, если это возможно – я это сделаю. Ударю по врагу! У меня, Манандун, нюх на стратегию, недаром я учился у греков!
Манандун расхохотался от неожиданности, хотя в его веселье чувствовался горьковатый вкус.
– Слова человека, деяния которого не будут забыты.
