— Я буду его ждать.
— Сядь хотя бы, пока не упала. — Кэт довела меня до дивана, положила под спину подушки. — Позволь мне осмотреть порезы…
— Не трогай меня. Хорошо? — Я изо всех сил старалась говорить нормальным тоном. — Все в порядке.
— Но…
— Прошу тебя! — Я чувствовала, что истерика подступает все ближе. Мне хотелось, чтобы Кэт ушла. — Все нормально. Оставь меня, пожалуйста.
— Не могу — ты ранена…
— Кэт? — Я не хотела разрыдаться у нее на глазах, но понимала, что это может произойти, если она не уйдет и не перестанет говорить о Майкле.
Она все же выполнила мою просьбу.
Я изо всех сил надеялась на то, что Майкл мог выжить, и истово молилась об этом. Я мечтала, чтобы каким-нибудь чудесным образом он вернулся ко мне.
Я сидела в темноте и ждала. Раздался бой старинных часов в прихожей.
Час.
Я едва заметила Дюна с Нейтом, когда они пошли наверх спать. Дюн открыл было рот, чтобы что-то сказать, но, увидев мое лицо, смолк.
Прошел час, часы пробили два.
Кэт зашла меня проведать. Я не обращала на нее внимания, сидела как каменная статуя и смотрела только на часы, на движение стрелок. Постепенно все стихло, лишь иногда раздавалось поскрипывание и слышались какие-то щелчки, как бывает в старых домах. Мне показалось, что мимо прошли и Калеб с Лайемом, но я не была в этом уверена, так как думала только о времени.
Рассвело. Но солнце не одарило меня надеждой.
Когда пробило семь, я встала, сбросила одеяло на пол и пошла в постель Майкла. Одна.
Он не вернется.
Когда дверь открылась, я сразу поняла, кто это. Только один человек мог прийти сюда в поисках меня, отваживаясь войти без стука. Он не стал спрашивать разрешения, понимая, что я скажу «нет».
Калеб не принял бы моего отказа.
Он подошел к кровати, в которой, свернувшись клубочком, в обнимку с подушкой Майкла лежала я и вдыхала любимый запах. Калеб протянул ко мне руку и дотронулся до меня, но остановился, заметив, как я вздрогнула. Мне не удалось сдержаться. Последний раз меня в этой комнате трогал Майкл.
Калеб плюхнулся на стул.
— Ты же должен быть с отцом. — Мой голос все еще звучал сипло из-за вчерашнего дыма и сдерживаемых слез.
— Нет, я должен быть с тобой. И папа с этим согласен.
Возразить мне было нечего. На остроты у меня все равно не было сил.
— Эм. — Калеб помассировал себе шею.
Я осознавала, что он чувствует весь тот ужас, который испытывала я. Я хотела было сказать ему, что формула лекарства в кармане куртки, но поняла, что в этом нет необходимости, раз уж вернулся его отец.
Лайем был жив.
А Майкл — мертв.
Меня захлестнула боль, а Калеб наклонился ко мне и протянул руку:
— Это надо остановить. Иди сюда.
— Зачем?
— Просто… просто подойди.
Я села на край кровати, готовясь к долгому спору, тело напряглось, все мышцы болели. Калеб взял меня за руку и попытался пересадить к себе на колени, чем застал меня врасплох.
— Что ты делаешь?
Неужели он ко мне клинья подбивает? У меня чуть истерический смешок из горла не вырвался. Все, что произошло за последние несколько часов, казалось каким-то диким сюром.
— Не то, о чем ты подумала. — Калеб сдвинул меня на край коленей — так, что я его едва касалась. Он наклонился ко мне и сказал: — Посмотри на меня. Эмерсон, смотри мне в глаза.
Я сдалась.
И как только я это сделала, боль, как физическая, так и душевная, начала растворяться как в вакууме. В ушах звенело, и я ничего не видела, кроме насыщенного синего цвета глаз Калеба. Я неосознанно подалась к нему, прижалась лицом, мы дышали одним воздухом.
Мне стало легче, дышать было уже не так больно. Я приняла помощь Калеба, но вдруг до меня дошло, что именно происходит. И я тут же соскочила с его коленей, упав на пол, и конвульсивно сжалась. В комнате стало очень тихо.
— Что это было? — спросила я, хватая ртом воздух.
Во взгляде Калеба сквозила обреченность, голос был слаб, как будто он испытывал физическую боль.
— Я пытался тебе помочь. Взять часть твоих эмоций.
— И давно ты умеешь это делать?
Калеб покачал головой:
— Сколько себя помню. Хотя не всегда срабатывает. Например, маме помочь не удалось. Но тебе я смогу.
Я хотела прижаться к нему, найти утешение в его объятиях. Калеб готов был в лепешку расшибиться, чтобы дать то, что мне было необходимо. Я в этом нисколько не сомневалась. Мне достаточно было только попросить.
Исчезнувшая некоторое время назад боль снова появилась в груди и подобралось к горлу.
— Я не могу позволить тебе забирать мою боль, тебе и своей более чем достаточно. Вы ругались, как братья. Я понимаю, что вы и любили друг друга, как братья.
Калеб встал, и меня снова поразило, насколько он все же громадный.
— Я знаю, что ты это сделала — хотя бы отчасти — ради меня. Чтобы избавить меня от тех страданий, через которые прошла сама, потеряв родителей. А теперь тебе стало еще хуже, чем раньше. Я это знаю, потому что не могу фильтровать твои чувства, даже если захочу.
Я прикусила нижнюю губу — я не хотела расплакаться. Слезы надо было придержать до тех пор, пока я не останусь одна. Я не заплачу. Но глаза все равно налились влагой, и я старалась не моргать, понимая, что, если уроню хоть слезинку, борьба будет закончена.
И я проиграла.
Мой мир, который я так старалась сохранить, рассыпался на мелкие кусочки. Пришлось опереться о стул, чтобы не упасть. Я заметила вспышку собственной боли в глазах Калеба и закрыла лицо руками — я не хотела больше ничего не видеть.
Он упал на колени рядом со мной, обнял и принялся покачивать, а я дала волю слезам, не открывая глаз, потому что не хотела видеть боль в глазах Калеба. Я вспомнила, как меня обнимал Майкл в тот вечер, когда я рассказала ему о том, что стала сиротой. Он тоже покачивал меня, утешая. Но от этого воспоминания я разрыдалась еще сильнее. Калеб погладил меня по волосам и прижался губами к моему виску.
— Я не могу в это поверить, — шептала я. — Майкл должен вернуться. Это наверняка какая-то ошибка. — Слезы мне не повиновались. Как я ни старалась их удержать, они все текли и текли по щекам.
— Я могу облегчить твои страдания, если ты мне позволишь. — Калеб пристально посмотрел на меня.
— Нет, — ответила я. — Не такой ценой. Я не хочу, чтобы больно было тебе вместо меня.
— Даже если я этого хочу? — тихо спросил он.
Я покачала головой.
— Ты слишком много для него значила. Его чувство было очень похоже на любовь.
Рыдания сдавливали мне горло.
