Батурин поерзал на стуле. Благообразный дедушка, притулившийся над чернильным прибором и бумагами, показался ему писарем. Майор и представить не мог, чтобы тот посмел рот раскрыть.
– Кроме того, господин сей – посланец явный, – тянул старичок. – А сюда могли быть отправлены и тайные с похожей миссией. И поди узнай, что и как доложат они.
– Это ваше дело, пан Френкель, выявить и доложить! – фальцетом выкрикнул Ланге, швырнув бумажку на стол перед Батуриным.
Никита вздрогнул. Имя страшного ротмистра было на слуху даже у него, попавшего в Вильню совсем недавно. Кит отвел глаза и, не сдержавшись, скосился в премориал. Майор владел немецким, но было неудобно читать вверх ногами, и дело двигалось медленно. "1831, … апреля. Строго секретно. Е.С.Г. ун Блау. Рассылка: генерал-губернатору Виленской губернии Ланге Иштвану, начальнику штаба Виленской группы войск… главе общества по борьбе с политической заразой…" всего пять имен. "Изучив бумаги от… за номерами… и в связи с… считаю нецелесообразным и даже опасным ввод дополнительных войск с территории Герцогств… Максимально ограничить перемещения войсковых единиц в ночное время; проселками; пересеченной местностью, особенно, через болота… И во избежание дальнейших потерь начать вывод войск…"
Поражаясь несуразной загадочности того, что прочитал, Кит захлопал глазами.
– И что: на вас тоже напали призраки?
Фальцет губернатора резал уши. Батурин помотал головой.
– Никак нет! – каркнул он.
– Вы там еще не все прочитали? – с искорками опасного веселья во взгляде спросил Френкель.
Ланге обошел стол, возложил длань на плечо майора:
– Не смущайтесь. Ничего достойного внимания и тайного в этой цидулке нет. Вы, простой офицер, выскажите ваше мнение.
Ночные шляния по сырому и холодному апрельскому лесу, голод, усталость, ссора с женой и подступающий насморк делают человека кровожадным.
– Наказать, чтоб неповадно, – просипел майор.
– Что ж, я дам вам эту возможность.
И Ланге небрежным кивком показал, что аудиенция завершена.
После Кита дважды допрашивали чины из военной разведки и блау-роты. С тупым упорством Батурин твердил одно и то же. И, наконец, его оставили в покое. Дали поесть, умыться, снабдили свежей лошадью, пакетом с сургучными печатями и провожатым. Майору предстояло девять верст скакать до местечка Троки, чтобы в тамошнем гарнизоне принять под команду карательный отряд.
Хотетская гребля, 1831, апрель
– В эту клятую деревню ведет всего одна дорога. И на ней, как пить дать, ждет засада.
Кит сумрачно почесал длинный, обгоревший вчера нос.
– Панове, знает ли кто-нибудь, отчего нам не дали гусар? Я сосчитал мятежников, их более полутысячи. Нашими двумя сотнями, неполными, кстати, можно перепугать их с налету в чистом поле, но в лесу… в лесу преимущество окажется на их стороне.
Высокий драгунский капитан поджал губы:
– Пан майор зря сомневается. Эти хамы уже пятнадцать лет боятся нюхнуть хвосты наших коней, а сегодня мы накормим их подковами! К тому же, в отличие от "крылатых" выскочек, мы славно деремся и пешими. Что в деревне немаловажно.
Батурин едва сдержался, чтобы не сплюнуть. Обвел взглядом лощеную фигуру с тщательно выбритыми височками, вспомнил насаженного на вилы Стаха и смазливого адъютанта полуротмистра Эриха с выколотыми глазами и подавил позыв кинуться за кусты. Киту не доверяли. Все эти офицеры, формально отданные ему под команду, на самом деле были скорее тюремщиками. И доказать им свою правоту было столь же трудно, как и супруге.
– Наконец, если вы боитесь, – насмешливо тянул капитан, – можете остаться с арьергардом в этой роще, – аккуратно подстриженный ноготь ткнулся в пень с разложенной на нем картой.
Коренастый широкоплечий обер-офицер по фамилии Кулик командирского куражу не разделял.
– Нельзя ли эту деревушку обойти? Если бы на спину сесть… этим… – он презрительно щелкнул толстыми пальцами. – Тогда они точно побегут.
Кит пожал плечами.
– Вокруг болото, господа, коню по брюхо. И тропинок я не знаю. И никто из местных нам их сейчас не покажет.
Капитан тронул кончик носа.
– Что же пан майор предлагает?
Батурина порадовала маленькая победа. И наслаждаясь ею, прежде чем ответить, он обвел взглядом предрассветный лес.
Оставалась небольшая надежда, что повстанцы уже ушли – за то время, пока майор скакал в Вильню добиваться войск, пока в Троках поднимал по тревоге эти самые войска, пока собачился с комендантом тамошнего гарнизона, требуя послать с ним крылатых гусар – тяжелую кавалерию с пиками, в чешуйчатых панцирях и закрытых шлемах. И, несмотря на скандал, клятвы и унижения, получил лишь неполный эскадрон легких драгун с этим идиотом-капитаном во главе. В поле они, пожалуй, могли бы разогнать и больше крестьян, чем жило в Случ-Мильче, а вот на гати через болото… С другой стороны, холопы тоже не духи бесплотные и не могут ходить по трясине, стало быть, засады нужно ожидать не ранее того места, где Хотетская гребля упирается в сухое. Батурин еще раз посмотрел карту, освещенную походным фонарем.
– Вот этот пригорок, господа, – указал он. – Если мы доберемся до него раньше мятежников…
– Как бы они там уже не сидели, – буркнул осторожный обер-офицер. Капитан презрительно пожал плечами:
– Дозор узнает. Шелепов! – окликнул он. Из мглы вынырнул к фонарю рослый кавалерист. – Займите с авангардом вот это пригорок, подхорунжий. Если он уже занят – оповестите нас выстрелами и рассредоточьтесь по лесу. Мы соединимся с вами и атакуем. Если нет – пошлите мне навстречу с донесением, а сами сядьте в засаду. Меньше, чем по десять, не передвигаться. Выполняйте! – капитан энергично взмахнул рукой и повернулся к Батурину. – Мы с вами, господин майор, пойдем под знаменем, в центре колонны. После взятия горловины займем деревню.
Батурин зябко повел плечами. С одной стороны, мятежники не знают правильной военной школы и даже лобовая атака вполне может их опрокинуть. С другой… любое проявленное Китом сомнение сочтут трусостью… в лучшем случае.
– Я согласен с вами, господин капитан. Прикажите выступать.
По гати глухо зарокотали подковы. Эскадрон растянулся повзводно, по трое в ряд – большего узкая тропа не позволяла. Дозор во главе с Шелеповым быстро оторвался и исчез в наползающем тумане. Туман был вязким и липким, глушил все звуки. Очень скоро майор перестал различать едущих впереди и позади него. Оставался только фатоватый капитан справа да слева невозмутимый знаменосец с завернутым в чехол знаменем. Было тихо, как перед грозой, и почему-то очень холодно. Гораздо холоднее, чем положено для довольно теплого апреля. Кит списал это на предрассветную зябкость и ожидание боя. По привычке поддернул саблю.