Неторопливым шагом мы добрались до Собора. Сейчас как раз должна проходить дневная месса. Вместе с нами в гигантский храм спешит не так много верующих, поскольку большинство уже пришли и собрались в немом зале. Шагая по небольшой площади перед Собором, мы то и дело обгоняем одиноких людей, приодетых по случаю посещения литургии.
На ступеньках Салли кивком обратила моё внимание на статую ангела, раскинувшего мраморные крылья над входом:
– Красивый ангел! – засияла девушка, – Мне нравится!
– Раньше вы здесь не были? – я ссутулился и спрятал руки в карманах, стараясь не смотреть в сторону Салли.
– Нет.
– Я тоже.
– Слышала, здесь очень красиво! – мечтательным голосом прозвенела, как маленький колокольчик, девушка.
Она ошибается: не существует таких слов, способных кратко и лаконично передать гениальность работы скульпторов, отделочников и, разумеется, архитектора. По крайней мере, так мне рассказывал Франц.
– Вам понравится, – глухо заверил я детектива.
Мы поднялись по ступенькам на порог колоссальных по размерам и красоте двустворчатых дверей. Сразу за порогом начинается развилка: два арочных проёма уходят вправо и влево и ещё одна двустворчатая дверь гораздо более скромных размеров ведёт прямо. За неё шмыгнул спешащий прихожанин, и через узкую щель приоткрытых створок в коридор полились звуки органа и церковного хора, вытягивающего гремящие звуки, больше всего похожие на звучание пароходного гудка, научившегося вдруг красоте и благозвучию.
– Пойдём сядем? – предложила Салли.
– Странно, что вы предлагаете, – с сарказмом ответил я.
Девушка не поленилась сделать вид, что не понимает, о чём я:
– А что вас смущает?
– Я-то думал, вы, мисс Фер, предложите прогуляться мимо спусков в подвалы.
Салли, усмехнувшись, махнула рукой, мол, не настолько она прямолинейна, чтобы так грубо действовать. Подключение более тонких методов, вроде убеждения, психологии обречены на провал, но я не собираюсь повторять этого: пусть помучается, если ей так хочется.
– Здесь спокойно, – отвлеклась Салли, – Даже и в голову не придёт, что за стенами слоняются безбожники.
– А руководит ими тот, кто когда-то служил в этом Соборе, – пришлось поддакнуть мне.
В немом зале, стены и сводчатый потолок которого сплошь покрыты цветной мозаикой, лавочки, ровными рядами стоящими перед алтарём, наполовину заполнены людьми. Прихожане, разные, как цвета радуги, собрались сегодня и собираются раз от раза ради одного – стать ближе к Богу. О чём просят всевышнего эти люди можно только догадываться. Здоровья ли ближним, удачи в торговле, большой любви, шанса исправить ошибки? У каждого найдётся свой вопрос Господу.
Из громадного органа, раскинувшего в разные стороны трубы, словно мифический кракен щупальца, течёт по залу берущая за живое музыка, рождаемая ловкими пальцами музыканта. Большой хор священников басами выводит слова песнопения на вестре.
Мы с Салли сели в предпоследнем ряду, полностью пустом, и включились в слушание хора. Нам удалось сохранить молчание до самого конца песни, но мне-то было легко: я совершенно не хочу разговаривать.
Но, как только хор священников ушёл, и их место занял читатель молитв, Салли решила покончить с молчанием:
– А вы верите в Бога, Август?
– Нет, – сухо ответил я.
Девушка, немного удивлённая, вскинула брови и пару раз стукнула ноготками по деревянному подлокотнику.
– Почему, если не секрет?
– В основном от того, что это мне кажется малодушием, – ничуть не исправив грубого голоса, продолжил я, – Надеяться на, вероятно, вымышленную силу, на мой взгляд, неверно.
– Справедливое замечание, – одобрила Салли, поправив небрежным движением руки прядь волос, – А хотите узнать, почему я не верю?
– Нет.
Но, естественно, этот ответ девушку не остановил:
– Моя сестра умерла десять лет назад, хотя мы каждый день ставили свечку за её жизнь. Если Бог не помог в такой ситуации, когда надежда была только на него, то он не стоит веры.
– Сочувствую, – растеряно ляпнул я.
– Ничего, это было давно, так что сейчас мне легко об этом рассказывать.
Мы дослушали ещё и молитву до конца, вслед за которой началась проповедь. Пухловатый священник окинул взглядом прихожан и начал читать по памяти:
– В мире жестокости, войн и насилия мы должны искать в себе и своей вере силы, которые помогут нам избегать сих неправедных проступков. В мире, где грехи преследуют нас на каждом шагу, важно иметь силы держаться подальше от искушения. Важно жить, но жить при этом праведно. Жить с пользой для бессмертной души, а не для смертного тела – вот цель праведного человека…
– Считаете, что прожили грешную жизнь? – оторвала меня от священника Салли.
Ответить на её вопрос однозначно крайне сложно. По-хорошему ответ должен занять не меньше пары часов, а то и больше, потому что уж слишком неоднозначны были мои поступки и ещё более неоднозначным было моё отношение к ним.
– Я слишком много прожил, чтобы не совершить много грехов, – уклончиво ответил я.
– А вы совершили много грехов? – Салли решительно не желала униматься.
– Больше, чем вы можете подумать.
– И вы жалеете, что прожили свою жизнь именно так? – полушёпотом проронила девушка, почувствовав, что вступила на зыбкую почву.
Я много раз задавал себе тот же самый вопрос, и достойный ответ на него у меня давно готов. Вот только озвучить его я решился не сразу, помучив собеседницу тишиной:
– Да, жалею…
Салли словно бы сжалась, чувствуя полную неуверенность в себе. Она сама загнала себя в ловушку, подняв щекотливую тему. Однако бесы в её головке не давали ей просто прекратить разговор:
– А ваша работа… – нерешительно замялась Салли, – Это сродни искуплению?
– Нет, просто способ выжить, – я отвернулся в сторону и натолкнулся взглядом на маленького ангелочка, вырезанного на подлокотнике на правой стороне лавки.
– Выжить? Звучит так, словно вас в Гольхе травить пытаются…
– Поверьте, некоторые пытаются, – я только сейчас вспомнил, что в Соборе, вообще-то, полагается снимать шляпу.
Салли эта фраза показалась достаточно забавной, что девушка отметила улыбкой. Вернувшись на привычные рельсы уверенного и непоколебимого человека, она спросила давно ожидаемый вопрос:
– Почему вы не хотите помочь расследованию?
– Дело в том, что задуманное вами – нарушение закона. Закона, основанного не на власти, а на морали. Мои убеждения не позволяют мне так цинично обходиться с одной из главных ценностей человечества.
