В мыслях я посочувствовал регенту. Целых десять лет жить под дамокловым мечом, в ожидании момента, когда тобой овладеет Вселенский Дух, выхолостит твою человечность, лишит способности верить, надеяться, любить... Это была сущая каторга!
— И что же дальше? — спросила Инна. — Как теперь будет без Великих?
Герцог беспомощно пожал плечами:
— Этого не знает никто. Лишь одно бесспорно: теперь людям придётся нелегко. Можно не сомневаться, что Хаос попытается вырваться из заточения, и если мы не сможем остановить его, то он уничтожит весь земной мир. Тогда Высший Разум снова вступит в борьбу со Злом, вновь победит его и создаст для него новую тюрьму, новый Мировой Кристалл. Вполне возможно, он окажется точной копией нашего — но там не будет места для нас и наших потомков.
Никоран долго терпел это богохульство, но наконец не выдержал.
— Господь отозвал с земного мира всех Великих, ибо решил подвергнуть человечество суровому испытанию, — убеждённо проговорил он. — Скоро грядёт Армагеддон, и люди должны сами, без помощи свыше, доказать своё право на существование.
— Ну-ну! — ухмыльнулся герцог. — Раз так, то почему ты ждёшь нового пришествия Великих? Хочешь увильнуть от испытания?
Никоран ответил ему смущённой улыбкой:
— Надежда умирает последней, монсеньор. Как говорится, cum spiro spero...13
Хотя мы не так давно проснулись, уже к полуночи нас снова стало клонить ко сну. Заметив это, наши собеседники пожелали нам спокойной ночи и сейчас же ушли, а мы без промедления отправились в спальню. За нами тут как тут увязался Леопольд с явным намерением составить нам компанию — или, как он сам выразился, оберегать наш сон. Однако у нас с Инной на эту ночь были другие планы, которые не предусматривали присутствия в спальне говорящих котов. А поскольку Леопольд упорно отказывался понимать наши довольно прозрачные намёки, то мне пришлось достать его из-под кровати и без лишних церемоний выставить за дверь.
Избавившись от нашего славного, но чертовски надоедливого кота, я быстро разделся, нырнул под одеяло и привлёк к себе Инну, которая уже лежала в постели. Она крепко прижалась ко мне, зарылась лицом на моей груди и прошептала:
— Знаешь, я так испугалась...
— Я тоже испугался, — сказал я, с наслаждением вдыхая пьянящий аромат её волос. — Это было бы ужасно. Какое счастье, что мы не Великие!
— Но я боюсь... боюсь, что мы можем ими стать. А если Никоран прав? Может, Дух уже вселился в нас, просто мы ещё не замечаем этого. Может, мы доживаем свои последние дни как люди.
— Нет! — Я поднял к себе лицо Инны и заглянул в ласковую синеву её глаз. — Мы с тобой люди и всегда будем людьми. Вопреки всем Высшим Разумам и Вселенским Духам. Ничто не заставит нас отказаться от нашей человечности, от великого счастья любить друг друга. А будущее мира и всего человечества... В одном Никоран всё-таки прав: люди должны сами доказать своё право на жизнь. И мы в том числе.
Этой ночью мы с Инной активно наверстали упущенное нами за последние дни, любились до изнеможения и заснули лишь во втором часу ночи, уставшие, но счастливые...
На следующий день утром я проснулся от того, что кто-то легонько тряс меня за плечо.
Продрав заспанные глаза, я увидел нашу служанку, которая не теряла времени даром и уже будила лежавшую рядом со мной Инну. Я посмотрел на настенные часы — было лишь двадцать минут девятого — и как раз собирался в вежливой, но жёсткой форме выразить всю глубину своего неудовольствия по поводу того, что нас подняли в такую рань, однако Инна опередила меня.
— Что случилось, Николетта? — спросила она, сладко зевнув. — Надеюсь, к нам не пожаловал мстительный сын Женеса?
Не уловив иронии в её словах, служанка второпях сотворила знак от сглаза и совершенно серьёзно ответила:
— К счастью, нет, мадам. Бог миловал.
— Так в чём же дело?
— Недавно в Шато-Бокер прибыло два инквизитора. Они желают как можно скорее встретиться с вашими светлостями.
При этом известии я чуть не вскочил с кровати и лишь в последний момент сдержался, вспомнив, что на мне нет даже белья.
— Ну, наконец-то! — выдохнул я с облегчением. — Где они?
— Вместе с господином герцогом ждут ваших светлостей в прихожей.
— Хорошо, — сказала Инна и выбралась из постели, нисколько не стесняясь перед Николеттой своей наготы. — Передай им, что мы сейчас будем. Только оденемся и приведём себя в порядок. Пусть подождут пяток минут.
— Слушаюсь, мадам. — Служанка поклонилась и вышла из спальни.
Едва дверь за ней затворилась, я отбросил в сторону одеяло, сел и принялся одеваться.
— Даже не верится, — взволнованно произнесла Инна, натягивая чулки. Я заметил, что у неё дрожат руки. — Неужели наши приключения закончились?..
— Вряд ли, — ответил я. — Думаю, они только начинаются. Но теперь, по крайней мере, мы будем не одни.
Поначалу я хотел ограничиться чисто домашним нарядом — штанами, рубашкой и мягкими шлёпанцами. Однако Инна твёрдо решила предстать перед долгожданными гостями во всём своём блеске (ох уж это женское кокетство!), так что и мне волей-неволей пришлось принарядиться. В результате, вместо обещанных Инной «пятка минут» мы провозились не меньше четверти часа — и это при том, что спешили, как на пожар.
В прихожей нас ожидало трое человек — два незнакомца и герцог Бокерский. Последний сидел в кресле возле камина. Когда мы вошли, он поднялся и поприветствовал нас, как добрых приятелей, лёгким кивком и улыбкой.
Один из незнакомцев, который постарше, стоял возле окна, скрестив на груди руки, и задумчиво смотрел вдаль. При нашем появлении он повернулся.
Это был среднего роста шестидесятилетний мужчина, коренастый, очень смуглый, почти чернокожий, с выразительными индоевропейскими чертами лица. У него были пышные усы и густая, с проседью, борода. Его блестящие близко посаженные глаза смотрели на нас со спокойным любопытством. На нём были просторные ниспадающие одежды из красного и голубого шёлка и зелёный тюрбан, скреплённый над лбом большой рубиновой брошью, а за широкий, шитый золотом пояс была заткнута кривая сабля.
Впрочем, всё это я отметил вскользь, мимоходом. Почти сразу моё внимание переключилось на второго гостя — стройную тёмноволосую девушку, которая скромно стояла в дальнем углу прихожей. Сгоряча я решил, что горничная Николетта обмолвилась, когда сказала «два инквизитора», а не «инквизитор со спутницей». Я, конечно же, знал, что в рядах Инквизиции состоят не только мужчины и что даже в высшем руководстве ордена есть немало женщин, — но знал это лишь в теории, из рассказов Шако и из книг, которые читал в Кэр-Магни. А на практике мне с большим трудом верилось (если честно, то не верилось вовсе), что такое юное и прелестное создание может быть инквизитором. Это дала о себе знать так до конца и не искоренённая во мне шовинистическая убеждённость, что мужскими делами должны заниматься мужчины, а место женщины — на кухне и в постели. Умом я прекрасно понимал всю ущербность такой философии и в меру сил боролся со своими предрассудками, но время от времени у меня всё же случались рецидивы. Как вот сейчас.
