Когда яичный дождь прекратился, Бром открыл глаза, но даже не смог как следует удивиться увиденному. Вокруг него в густой жиже лежали исчезающие тела призраков и поверженные легионеры. На ногах остался только один. Некто высокий, в темном балахоне с капюшоном, сделал шаг к друиду и развел в стороны руки. Вместо кистей у него были огромные зазубренные лезвия. Бром попытался поднять посох, но тот вывернулся из обессиленных пальцев и упал в яичную слякоть. У друида появилось ощущение, будто ему в желудок положили кусок льда. Бром все понял и снова зажмурился. Но даже с закрытыми глазами он ясно представлял, как облепленный скорлупой призрак подходит к нему, замахивается и…
Жмац!
Жмац, жмац… жмац.
— Ремуф То Озерволд! Клик!
Бром открыл глаза. Призрак висел в воздухе и беспомощно болтал ногами. Его тело пронизывали лучи синего света, разъедая, дырявя и поглощая. Рядом стоял взлохмаченный Абракадабр с дымящимся посохом в руке, а по бокам у Главного Друида высились Эйбус и два Эдварда. Бром покачнулся и упал.
Чуть позже он снова открыл глаза и увидел склонившихся над ним Абракадабра и Кая. Вокруг шевелилась от ночного ветерка палатка с белым потолком.
— Как? — еле вымолвил Бром.
— Тише, не болтай, — улыбнулся Главный Друид. — Ты раненный, и ты герой. Тебе прописан полный покой.
— Ты спас всех нас, — сказал Кай, благодарно кивая забинтованной головой.
— Но…
— Призраки прошли другим путем, — объяснил Абракадабр. — Не так, как вы ожидали. Они напали неожиданно и быстро уложили почти всех солдат. Хвала Светлым Духам, что они никого не убили. Я думаю, Зигмунд хотел взять вас живыми, чтобы силой присоединить к своей армии. В нынешней ситуации разбрасываться хорошими воинами просто глупо, даже если они чужие. Потом ты произнес заклинание и уничтожил всех Виши. Остался только Крон, но с ним справились уже мы. Хорошо, что успели. Мы спускались с соседней горы, от Перехода, и видели сражение с самого начала. Ты молодец! Я горжусь тобой.
— А…
— Яйца? Да это мелочь, — махнул рукой Главный Друид. — Ты слегка оговорился. Хотел, наверное, сказать «Эгей» и вызвать стену огня, а сказал «Эгой», и посыпались яйца.
— В данном случае, — потер подбитый глаз Кай, — я за яйца.
* * *
Маленький домик с открытой верандой утопал в зарослях цветущей сирени. Вечер уже накрыл его, зажег лампаду на столе и свернулся вокруг. В скрипучем кресле возле перил сидел старик. Положив ноги на перекладину под столом, он тихонько перебирал струны мандолины. Мотив, словно легкий дымок, струился из-под пальцев, поднимался в воздух и сплетался с благоуханием сада. Под домом плыли облака. Дом, сирень и старик висели среди звезд, разбавляя собой бесконечность.
Белый пушистый комок появился на перилах. Кот лениво потянулся, будто так и спал здесь, а не возник только что из обманчивых бликов закатывающегося солнца. Старик отложил мандолину и взял со стола уже раскуренную трубку.
— Говард. Что нового?
— Доиграй песню, — улыбнулся кот.
— Надоело, — скрипнул старик в унисон креслу. — Чем дольше длится вечность, тем сложнее найти себе занятие по душе.
— Начни великую небесную битву, разверни галактику, сделай себя смертным.
— Все это так банально, мой друг. Битвы. Изучение того, что сам же и создал. Игры в людей. Хочется чего-то необычного.
— Женись, и тоска отступит.
— Да, и придет депрессия.
— Смешно. — Кот прищурился и принялся чесать за ухом.
— Грустно, — ответил старик. — Зачем ты мучаешься, ведь не чешется?
— А зачем ты куришь трубку и пьешь настойку из шиповника?
— Это потому что ты чешешься, — улыбнулся старик. — Перестань, и перестану я.
— Будем скользить сквозь вечность строгими и недвижными?
— Мы и есть вечность. Хочешь настойки, кстати?
— Нет, спасибо. Могу предложить блох.
— Это к братцу. Он их создал, вот пусть и наслаждается.
— А ведь это очень занятно: творить всякие гадости, запихивать в них людей и призывать к терпению. Ты когда-нибудь болел проказой? Горел на костре? Срывался с обрыва, проклиная по дороге себя же?
— Тысячи раз.
— Нет, так, чтобы после этого умереть. После фальшивой дуэли не оказаться на этой веранде, а отдать душу брату, улечься в деревянный ящик и надеяться на существование загробного мира.
— Это, возможно, единственное, чего я лишен.
— Так как же ты можешь давать советы, не побывав в шкуре человека?
— Не надо быть курицей, чтобы знать, как вырастить курицу.
— Чтобы потом?…
— Чтобы вырастить. Кто-то ведь должен растить куриц.
— Тяжела ноша. Столько куриц, и все строптивые. Самому всех не съесть, но можно научить их есть друг друга. — Кот покачал головой.
— Не в настроении сегодня? — благодушно спросил старик сквозь сжимающие трубку зубы.
— Сегодня? Это когда? Или сколько?
— Ладно. Хочешь спорить? Давай.
— Давай.
— Помнишь тот мир, где люди думают, что произошли от обезьян?
— Ну, собственно, так и было.
— Произошли и были созданы — большая разница.
— Да, прошу прощения, о Великий Творец.
— Принимается, — серьезно кивнул старик. — Так вот, в их понимании обезьяна взяла в руки палку и… Что сделала?
— Корешок выкопала?
— А вот и нет! Она огрела этой палкой по голове другую обезьяну и отобрала у нее корешок. А та привязала к своей палке камушек и дала сдачи.
— Прогресс.
— Несомненно, но ради чего?
— Ради корешка.
— Ради насилия, мой друг. Ради убийства. Вся история человека — это каждодневное совершенствование палки. Корешки только становятся все больше и все заманчивее.
— Если тебе не нравится картина, плюнь в художника.
— А если картина задумывалась иначе? А потом взяла и проявила самостоятельность?
— Создавай бездушные машины, они предсказуемы.
— Это неинтересно. В чем весь парадокс.
— Так все же тебя занимает процесс? Тогда не ной, научись быть благодарным.
— За мучительные поиски?
— За их творчество. Ведь появляются не только палки. Люди стараются подражать вам, придумывают чай с лимоном, скрещивают зверей, пытаются двигать планеты. Чем плох ребенок, стремящийся быть похожим на родителей?
— Я иной раз думаю, что он приемный. Столько в нем непохожего.
— Может, это и есть то отличие, которое разделяет поколения? Просто он следующий после вас.
— Тогда мы должны уйти, а они возвыситься?
— Кто знает?
— Этот вопрос особенно забавен в нашем разговоре. Здесь, среди звезд.
— Почему сегодня сирень? — Кот обернулся, словно только что заметил окружающий сад.
