Так попадают в Мюр сливки, снятые Царапом и компанией с сети убежищ.
Жить здесь, по крайней мере на первых порах, было легко. В жилом крыле Джулии отвели красивую спальню с высоким потолком и широкими половицами; в окна с веселыми полосатыми занавесками лился шампанский французский свет. Готовкой и уборкой занимались все, но магия облегчала задачу: пыль с пола сама собой собиралась в кучки, как опилки в магнитном поле. При минимальных затратах труда, заметим себе.
Нельзя сказать, что другие члены сообщества приняли Джулию с распростертыми объятиями — такие жесты им вообще не были свойственны, — но уважением она пользовалась. Она приготовилась утверждать себя заново (поскольку всю жизнь только и делала, что каждые полгода демонстрировала новой куче придурков, на что способна), но никаких доказательств от нее больше не требовали. Доказательством служило то, что ее допустили в Мюр.
Это было даже лучше, чем Брекбиллс. Наконец-то она победила — не совсем честно, но все-таки.
В Мюре о Брекбиллсе кое-что знали и относились к нему со здоровым снобизмом. Брекбиллс (именовавшийся при редких упоминаниях Дебиллсом) считался безопасным манежиком для тех, кому слабо заниматься чародейством во внешнем мире. В Брекбиллсе сидят в классах и следуют правилам; если кому-то нравится, на здоровье, но здесь создают свои правила, без оглядки на взрослых. Брекбиллс — это Битлы, Мюр — Стоуны. Брекбиллс живет по кодексу маркиза Куинсберри, Мюр — по законам уличных банд.
Большинство мюрийцев тоже поступали туда, но в отличие от Джулии напрочь забыли об этом и вспомнили только здесь, под действием чар Фолстафа, прояснивших память и восстановивших стертое Брекбиллсом. Отказники черпали в этом определенную гордость. Гаммиджи (Джулия так и не разгадала, откуда она взяла свое имя) заявляла даже, будто сдала экзамен, а затем, первая в истории, отклонила предложение Фогга, выбрав для себя жизнь независимой ведьмы.
Джулия про себя полагала, что это глупо и что в Брекбиллсе знают и умеют несколько больше, чем принято считать здесь, — но свою долю снобизма она заслужила и пользовалась ею в полной мере.
В Мюре, где проходным баллом служил ай-кью гения, эксцентричность препятствием не считалась; надо быть уж вовсе из ряда вон, чтобы пройти через убежищную отборочную систему и не свихнуться. Поскольку учились все самостоятельно, между стилями наблюдался невиданный разнобой. Одни двигались как в балете, другие исповедовали минимализм и вообще едва шевелились, третий дергался, как в брейк-дансе. В процессе маги нередко сталкивались и не могли расцепиться.
Были здесь и свои специалисты. Один мужик изготавливал волшебные артефакты; Гаммиджи называла себя экстрасенсом, а коренастый, в ширину почти такой, как в длину, Фиберпанк — метамагом: его чары, мол, влияют на все остальные. Говорил он мало, больше рисовал. Джулии, заглянувшей как-то ему через плечо, он шепотом объяснил, что изображает в двух измерениях трехмерные тени, отбрасываемые четырехмерными объектами.
Да, жить в Мюре было легко, но работать… Джулии дали день, чтобы отоспаться после перелета и разложить вещи; утром, по приказу Царапа, ей надлежало явиться в восточное крыло. Ей как-то не улыбалось получать приказы от человека, которого она привыкла считать приятелем и равным себе, но он расстегнул рубашку и показал звезды на завидно гладкой и мускулистой груди. Равными они были разве что в философском смысле: в магическом он ее укладывал на обе лопатки.
Поэтому, спрятав в карман гордость (вкупе с другими чувствами), она как штык явилась в Длинный Кабинет в восемь утра.
Узкую комнату с окнами вдоль одной из стен следовало бы назвать не кабинетом, а галереей. Ни книг, ни столов, вообще никакой мебели — только Айрис.
Та самая пухленькая Айрис из Лиги Плюща, с палочками для еды в волосах, разобравшая Джулию на составные части в бед-стайском убежище. Все равно что старого друга встретить. Оделась она по-домашнему, в джинсы и не скрывающую звезд белую майку.
— Привет. — Это выговорилось не очень-то дружелюбно, и Джулия, откашлявшись, попробовала еще раз: — Как дела?
— Давай повторим все сначала, — сказала Айрис. — С флэша.
— С флэша?
— Прогоним все твои уровни, начиная с этого.
Если что-то не получится, вернемся назад. Когда повторишь без ошибок все семьдесят семь три раза подряд, начнем работать.
— То есть повысим мой уровень?
— Начнем с флэша.
Айрис отнеслась к Джулии совсем не как к старому другу. Взялась за нее, как сержант из фильма о вьетнамской войне берется за новобранца только что с Паррис-Айленда.[49] В итоге рядовой теряет невинность и становится настоящим мужчиной, но в начале сержант таскает его по джунглям и учит доставать саперную лопатку, не отстрелив себе яйца.
Айрис, конечно, была в своем праве. Мало того, она Джулии еще и услугу оказывала. Возиться с новенькими в Мюре не очень любили, и Айрис даже не делала вид, что ей это нравится. Ладно — тогда и Джулия не станет притворяться, что благодарна ей. Даже схалтурит пару раз, просто чтобы позлить наставницу. Показать, что ничего доказывать не обязана. Посмотрим, как она взбесится, işik ее вместе с флэшем.
Оказалось, что халтурить не обязательно: она и так облажалась четырежды, прежде чем продемонстрировать свои семьдесят семь уровней в первый раз. Причем дважды спотыкалась на одном и том же пятьдесят шестом уровне, где требовалось сделать стекло небьющимся: там можно вывихнуть большой палец и столько валлийских ll — поди выговори. Даже затрачивая чуть больше двух минут на один уровень — а это почти машинная скорость, — они провозились с первой очередью два с половиной часа.
Айрис, подогнув ноги, уселась на пол, а Джулия решила, что, хоть убей, не станет ругаться, стонать и дергаться. Даже если запорет чары номер пятьдесят шесть двести раз. Будет сама любезность.
В два часа дня она, без ошибок добравшись до шестьдесят восьмого, споткнулась на нем. Айрис закатила глаза и растянулась на полу во весь рост, не в силах больше смотреть на это. Джулия без промедления вернулась к началу и запорола четырнадцатый — взятие на расстоянии, которое даже Джаред знал назубок.
— Господи! — простонала в потолок Айрис. — Давай еще раз.
К половине седьмого вечера Джулия наконец проделала все семьдесят семь чар дважды и без ошибок. За это время она ни разу не присела, и на обед они тоже не прерывались. Заходящее солнце окрасило длинную стену в нежно-розовый цвет. Ноги под ней подламывались.
— Порядок, — сказала Айрис. — Завтра в то же время.
