«Ему можно, а мне нет?» — Шало подумала она, глядя в его лицо бессовестными, как ей казалось, глазами.
Но скоро, скорее, чем хотелось бы ей, она уснула, совершенно обессиленная, свернувшись на груди под его рукой и закинув ногу на его живот. Проснулась неожиданно быстро. Только вроде глаза закрыла, а он уже стоит на ногах и зашнуровывает свой подкольчужник. Сквозь ресницы, не помня о своей наготе, следила за ним, чувствуя, как снова бешено колотится ее сердце. Затянулся широким поясным ремнем, повязал волосы ремешком через лоб, перевязь с мечом легла на плечи. Дивный витязь из чужих далеких земель! У наших рубаха из — под доспеха ниже колен, меч в ногах путается. И бородища веником. У Радогора же все ладно. И все к месту.
— Вставай, Ладушка. — Не оборачиваясь, мягко сказал он, почувствовав на себе ее взгляд.
И не утерпев. Оглянулся и, не скрывая удовольствия, посмотрел на ее тело.
— Не смотри на меня так, Радо. Совестно.
— И почему бы? — улыбнулся он, туже затягивая перевязь с мечом.
— А вдруг опять не утерплю? — Прошептала она и отвела взгляд в сторону. — Сил нет, до чего изголодалась.
Натянула на себя рубаху и кинулась к ручью. Вернулась с порозовевшим лицом и повеселевшими глазами. А на холстине ее ждала их незатейливая еда. Пока урча и постанывая от удовольствия глотала мясо кусок за куском, он перетягивал ее ступни. И не утерпев, коснулся колена и перебрался к бедру. Перестав есть, она наклонив голову, следила за его рукой, забыв совсем, что так и не успела надеть портки. Но рука неожиданно остановилась, так и не добравшись до тайного.
С трудом сдержала вздох разочарования.
— Пора, Ладушка. — повторил он снова, — Сидим здесь, а беду навстречу торопится. Бэр наш затемно, устав ждать, ушел.
— Тогда уж лучше здесь ее ждать, чем к ней бежать. — без всякой надежды невнятно проговорила, дожевывая остатки мяса. И попросила. — Отвернись, Радо, я в портки залезу.
— А вот и не отвернусь — Улыбнулся он, подразнивая ее. — так лезь.
— Уж и без того высмотрел, что было. А нет, так потом досмотришь. Ответила она и стыдливо потупила глаза. — Не завтра придем.
И вытянула руки ему навстречу, подставляя ему себя. И, устроившись на руках, проворковала.
— Ничего не утаю, не скрою. Все, что есть твое будет.
И заскользила губами по щеке.
— Не дразни. Брошу, Лада. — Взмолился он. — Тогда нам и вовсе не дойти. Или сама не видишь, через силу креплюсь?
Зашлась в счастливом смехе, откинулась спиной на руках и заглянула в глаза. А в них хмель бродит. Без вина пьяный. И удовлетворенно кивнула головой.
— Так тебе и надо. А мне, думаешь, легко было?
Не сказала. Только подумала, надеясь, что и так услышит.
А он уже торопился от ольхи, неся свою невесомую ношу. А Влада, глядя в сторону их убежища, не переставая шептала.
— Спасибо тебе, мать — ольха. Все, что сказала тебе, все исполню. Сын — Ольх. Дочь будет — Ольхой, Ольгой назову.
Радогор же уже не шел, бежал, легко, и почти не касаясь земли. И лицо, видела княжна, с каждым шагом каменеет. А глаза наливались зимней стужей.
— Притомишься, Радо. — Прошептала она ему на ухо. Проклиная, на чем свет стоит себя и свое бесстыдное тело. — пусти меня, ногами пойду.
Его тревога передалась и ей.
Но он промолчал, словно не слыша ее слов. Побелевшие губы выплевывали непонятные слова, а пальцы под ее телом сплетались в узлы. И лоб его начал быстро покрываться испариной, которая тут же белела и скатывалась льдинками по лицу на ее грудь и плечи.
— Пересидели! — Услышала она его голос.
Не останавливаясь и не разжимая рук, вытянул шею, свел брови к переносице изо рта вырвался грозный рев матерого бэра.
«И сам лицом стал похож на того бэра». — Подумала она, и от непонятного страха вжалась в его плечо.
Новый рык раскатился над лесом.
Почти сразу же услышала ответный рев. Затем еще один, и еще…
А Радогор не бежал, летел, как стрела, выпущенная из его рогового лука.
— Сожми оберег в руке, княжна. Только крепче сожми, чтобы не выронить, не выпустить.
Из леса, догоняя их, вынесся Ягодка. И не Ягодка. Не узнать его. Свирепый могучий бэр с оскаленной мордой, готовый к смертельной схватке. А со всех сторон их окружали еще десятки бэрьих глаз.
Не останавливаясь, Радогор перебросил ее на спину бэра. И что — то проворчал по бэрьи, коротко, но властно. И скрылся между деревьев. Ягодка был уязвлен, но спорить уже было не с кем. Послушно остановился, скосил на не сердитый взгляд, потоптался на месте и боком, косолопя, свернул в сторону. Его приятели, откликнувшиеся на зов Радогора, потянулись за ним, держась поодаль.
— Кто ты, враг мой?
От напряжения глаза Радогора затянула багровая пелена. А сквозь пелену, ему показалось, что видит то же лицо, или оскаленную морду свирепого зверя, что и ночью между угольев и пепла костра. Те же закрученные бычьи рога, те же горящие красные глаза и кабаньи клыки. А дальше уж совсем дико. Могучее человеческое тело с неохватной грудью. Длинные когтистые лапы на зверином туловище. И крылья. Несется по воздух навстречу ему. Отталкиваясь от облаков могучими лапами и молотя крыльями.
— Я тот, чей меч ты носишь не по праву.
— По праву силы в честном бою взял этот меч старый волхв Вран. А от него перешел ко мне. Назови свое имя, чтобы знать с кем в бою доведется столкнуться.
Глаза в красном мареве земли не видят.
— Что имя? Звук пустой… Сказал, и ветром унесло. И знал ли я его сам, рожденный в древнем огне? Дело помнится, а имя?
Взмах гигантских крыльев перенес чудовище через реку. Оттолкнулся без задержки и он уже над лесом.
— Когда — то, когда я владел этим мечом, люди внимали моим словам, как богу. Неисчислимым тьмами приносили они себя в жертву на алтарях, которые посвящали мне. Стонала земля, когда гнали они стада, чтобы вымолить мою милость. Но завладели мечом мои недруги и исчезло мое имя из людской памяти.
Намолчался, говорит без умолку. Спешит, торопится, слова глотает. Уж не речь людская, рев звериный.
И расколет меч снова этот мир и перемешает все народы, и тогда вспомнят мое имя. И содрогнутся в ужасе миры…
Веселый дядя, нечего сказать!
Не зря прятал дедко Вран меч под дубовой домовиной. И тот поединщик с умыслом расплатился с ним мечом. Знать угадали его тайную силу. А он, в который уж раз пожалел он, поторопился явить его свету, чтобы этот рогатый увидел. А уродина каких поискать.
Услышал. И обиделся. А чтобы он такого сказал?
— Я не всегда таким был. Таким меня сделала людская молва.
Обида прямо таки клокочет у зверя в груди и жаром выплескивается на лес, на землю.
