На дрожащих от слабости ногах, выпрямился и стоял, опираясь на меч. И отстраненно, как будто дело совсем не касалось его, окинул себя взглядом.
Подкольчужник был изрезан острыми когтями на ленточки. Хоть девкам отдавай косы заплетать.
— Хорошую вещь испортил, гад такой! — Равнодушно подумал он, — И поносить не успел. А как воеводе Смуру отдавать буду? Вот же незадача какая вышла.
И не сопротивляясь больше охватившей его слабости медленно опустился в траву, между поваленными деревьями и вырванными корнями, густо залитыми его и чужой кровью.
Очнулся от того, что кто — то плача и охая пытался поднять его и привалить к толстенному выворотню.
С трудом, чувствуя, как снова оживает и расползается по телу дикая боль, а сознание вновь уплывает неведомо куда и зачем в вечернем мареве леса.
— Поспорили мы немного. — Виновато, чтобы не испугать княжну, объяснил он. — Норовистый оказался мужик, вздорный. Так и лезет в драку.
Помогая ей, оттолкнулся пятками и ползком, страдая от унизительной слабости, попятился к пню.
— Сейчас переведу дух и дальше пойдем. Не сидеть же здесь? Намусорили…
Княжна, всхлипывая и давясь слезами, рвала шнурки подкольчужника, пытаясь его снять.
— Круто спорили. Издалека было слышно. Звери попрятались.
— Говорю же тебя норов у мужика вздорный. — Он снова попробовал оправдаться. — А я скандалов не люблю. Ну и слово за слово, не заметили, как и до кулаков дошло.
И испугался.
— Ты только шкурку эту не порви. Чужая. Смуру отдавать придется.
— Привстань, если сможешь. — Не слушая его попросила она.
И сама чуть не лишилась сознания при виде его ран.
— Места живого нет, как спорили. — Ахнула она, с трудом удерживаясь, чтобы не потерять сознание. — Кости видно, до чего он тебя испятнал.
Вран когда — то успел вернуться и теперь путался у нее под ногами, пытаясь заглянуть через ее руку Радогору в глаза. Ягодка, визжа от возбуждения или неутоленной злобы, прыгал на передних лапах и при этом успевал воинственно вскидывать зад. Поодаль, скрываясь за деревьями, стояли и другие бэры.
— Кости целы, а мясо нарастет. — Попытался успокоить он княжну и снова провалился в бездонную черную в пропасть. Но почти моментально пришел в себя.
— Возьми баклагу, Влада. В ней на доннышке осталась еще водица от отца — дуба. Протри то, что расцарапал мне этот зверь. Не хорошие у него когти, гадкие, прямо скажу. Тленом пахнут. А потом поищи ту траву, ты знаешь какую. Чай не все перетоптали.
Можно было и не говорить. Сама уже ползала, ловя глазом знакомые листочки. Нарвала горсть, отчистила от земли И принялась мельчит их зубами.
— Как сейчас в глаза воеводе Смуру глядеть буду? Ума не приложу. — Пробурчал он, следя за ней взглядом. — Столько лет одежку в своем сундуке берег, а мне на месяц едва хватило.
— Тебе и своей кожи не на долго хватит, если на каждом шагу со всяким будешь спорить. — Ворчит Влада, осторожно смачивая жуткие рваные раны. — Я еще и бабий плат не успела поносить и кос не заплела, а ты уж вон… какой.
Радогор провел по распущенным волосам ладонью. Боль успокаивалась после ее нежных прикосновений.
— Успеешь и косы заплести и в бабах походить. Не завтра умирать собрался. Мне еще за старого Врана спросить надо.
А Влада, не слушая его, терпеливо, как делал он, мяла траву в пальцах и накладывала на раны.
— Молчи уж. Только на миг одного оставила… и на тебе!
Отхватила подол рубахи, чуть ниже поясного ремня, разодрала на ленты и туго обмотала вокруг туловища.
И остановилась в расстерянности. Лент уже не было, а остались еще раны, изуродовавшие его бедро. Торопясь, сорвала повязки со ступней, подумав, что все равно продежит пластом не один день. А к тому времени и ноги заживут. И так же ловко перетянула и бедро.
Радогор внимательно следил за ее руками и не смог скрыть своего удивления.
— Я дочь воина, Радо. И более того, княжья дочь. — пояснила она. Поймав на себе этот взгляд. Взболтнула баклагу над ухом и не сдержала вздох разочарования. В баклаге было пусто.
Открой мешок. Там еще должны оставаться корешки, которыми я тебя угощал.
Разжевал наскоро и проглотил один корень. И отстранив ее руку медленно, через силу улыбаясь, начал подниматься. Постоял, чувствуя, как подрагивают его ноги, и напряженно вглядываясь в точку прямо перед собой, словно пытаясь там что — то увидеть. Влада, видя, как он стоит, пошатываясь от слабости. Поспешила подлезть ему под руку, чтобы поддержать. Но и в этот раз он отстранил ее руку.
— Сам! Отойдем немного, а там уж отдохнем до утра. — И повернулся к бэру. — Ягодка, прими княжну.
Влада, было похоже по ее глазам, обиделась. Но спорить не стала и взгромоздилась на спину бэра, цепляясь за густую грубую шерсть. Вран, очевидно ругаясь, побегал вокруг Радогора и, устав, прыгнул на спину Ягодки и устроился рядом с Владой. Бэру это пришлось не по душе, показалось, что это уж через чур, покосился на него сердитым глазом, но смолчал. Приберегая обиду до другого раза.
Влада, сидя верхом на бэре, не сводила взгляда с Радогора, чтобы сорваться вниз и успеть подхватить его своими руками.
А он шел молча, стиснув зубы, сосредоточенно глядя прямо перед собой и напряженно переставлял ноги. Шел, не останавливаясь и с каждым шагом все быстрее и быстрее. Да так, что и Ягодка с трудом успевал за ним.
Пройдя несколько верст, Радогор остановился. И с трудом сдерживая стон, накинул на луковище тетиву. Выпрямился, бросил на тетиву стрелу, и растянул лук…
— Наш обед, княжна. Прости, самой придется делать. Дальше не пойдем.
Словно вникнув в его слова, бэр, обрадованно, встрепенулся, стряхнул с себя Владу и ворона и, повизгивая, уставился на Радогора.
— Можешь не опасаться. Домой ушел. Не скоро появится. — Успокоил его Радогор, направляясь за убитым зайцем. — И приятелей своих отпусти.
Вернулся, неся в руках уже ободранную тушку и охапку хвороста. Сложил костерок и чиркнув камень о камень, разжег огонь. Насадил тушку на заостренную ветку, подвесил над костром, не забыв при этом отрубить кусок и врану.
Следи, Лада, Чтобы не подгорел. А я пока лежу…
Но ложиться не стал, боясь расшевелить раны, как подумала она. Хотя как их расшевелишь, если после всего еще успел пройти столько верст? Привалился боком к дереву и, что — то шепча, закрыл глаза. Вран пристроился у него в ногах, не сводя пристального взгляда черных пронзительных глаз.
Тем временем тушка над огнем порозовела, покрылась хрустящей ломкой корочкой и Влада, выложив ее на лист, присыпала так же, как делал он душистой, мелко искрошенной травой. Привстав, хотела позвать его, но он сам открыл глаза.
