Да, это были настоящие воины! С такими не стыдно показаться ни в Кемете, ни в окрестных странах. И пусть они носят длинные меховые балахоны из рыси и лисьи шапки, пусть на ногах у них вместо изящных сандалий грубые сапоги — важно не это. В холодных землях все равно не выжить без подобных дикарских костюмов. Важно, что они имеют оружие, пригодное не для охоты, а только для боя с себе подобными; важно то, что они несут воинскую службу — а не выскакивают сонные из землянок, когда вождь начинает вдруг орать о приближающейся опасности. Это были настоящие бойцы, а не пахари или охотники, которым по нужде сунули в руки топоры и послали воевать.
Изекиль двинулся к воротам, но не прошел и десяти шагов, как стражники вдруг схватились за щиты и оружие, с ужасом глядя прямо на него. В первый миг жрец даже испугался, что его магия не действует и смертные его видят. Он остановился, улыбнулся, отбросил прут и вскинул руки, показывая, что у него нет оружия. Однако на жесты воины не отреагировали никак и, продолжая глядеть ему под ноги, стали медленно подступать, опустив копья.
Жрец тоже глянул вниз… и тихо выругался. Разумеется, он оставался невидим — но следы, следы! По снегу тянулась череда четких свежих отпечатков от реки почти до самых ворот. Изекиль вздохнул и закрутил пальцем, отдавая свои, и без того совсем слабые, силы ветру. На дороге закружился снежный вихрь, скатился на реку, с лихим посвистом пробившись через низкие кусты, и помчался по насту, заравнивая снежный покров.
Стражники попятились, глядя, как качающийся смерч поднимается на дорогу, не оставляя, а заметая следы перед собой. Остановился посередине натоптанной тропы, словно раздумывая — и двинулся к воротам.
— Хват?! — испуганно оглянулся один на другого.
— На пику, на пику бери, — посоветовал тот, сплюнул чуть в сторону и нацелился острым наконечником в смерч на уровень груди. — Супротив бронзы у духов силы нет!
Однако в последний момент вихрь поднырнул ему под копье — и рассыпался.
— Ну видал? — гордо поинтересовался Хват, поднимая оружие острием вверх. — Мимо меня ни человеку, ни зверю, ни колдовству прохода нет!
Изекиль, что уже стоял у него за спиной, криво усмехнулся и двинулся по центральной улице странного, совсем не похожего на кеметские, городка.
Крыши всех строений здесь были не ровные, а скошенные на одну или две стороны. Выйти на них поздним вечером было невозможно — да и некуда, судя по количеству снега, что скопился на кровлях. У многих домов из окошек на самом верху стен струился дымок. Сизый и полупрозрачный — похоже, здешние обитатели умели отличать сырые дрова от сухих.
Большинство строений, сбившихся в небольшие кучки, были огорожены частоколом из тонких, с ладонь, и невысоких, роста в полтора, жердей. Из-за этих стен доносилось мычание, блеяние, кудахтанье, детские и женские голоса. Здешние смертные явно не нищенствовали и хозяйство вели весьма разнообразное.
Интересно, это все-таки самостоятельный город или окраина крупной державы?
У жреца появился соблазн найти какого-нибудь воина и выпить его душу, восстановив силы, а заодно узнав все про здешние места. Однако служитель Аментет тут же отказался от подобной идеи: труп неминуемо вызовет тревогу, и в таких обстоятельствах неизвестный гость немедленно попадет под подозрение. Придется выведывать все медленно, по частям. Или… Или сразу потребовать от города покорности — и тогда все прочее окажется второстепенным! Где искать здешнего правителя, Изекиль уже знал: кому еще может принадлежать единственный двухэтажный дом, к тому же возвышающийся в самом центре крепости?
Сохраняя невидимость, Изекиль без труда вошел в распахнутые ворота двора здешнего номарха, поднялся на высокое крыльцо перед дверью, дождался, пока изнутри выскочил какой-то мальчишка, сам скользнул внутрь. Неслышно прошелся по комнатам.
Да, разумеется, это был не Кемет. Дикари не имели никакого понятия о красоте и удобстве. Грубо сколоченные столы, лавки, ящики для вещей. Всюду шкуры — висят на стенах, валяются на полу, укрывают постели и табуреты. Посуда — только деревянная и серебряная, с потугой на чеканку. До высот истинной цивилизации здешним обитателям еще расти и расти.
Впрочем, в чем дикарям нельзя было отказать — так это в отличном оружии. Оно висело на стенах почти во всех комнатах, лежало в ящиках, таилось на полках у двери, в проемах у лестницы, дожидалось своего часа в углу одной из комнат второго этажа. Топорики на длинных рукоятях, тяжелые мечи и ножи размером с ладонь. Пучки стрел, перевязанные тонкими веревками — причем все с прочными бронзовыми наконечниками. И, конечно, копья — копья боевые и охотничьи, копья метательные и строевые. Такого количества самой разной бронзы, да такой качественной ковки Изекиль не видел даже в мастерских на берегах Нила.
Узнать правителя особого труда тоже не составило — лет двадцати, голубоглазый, с курчавой бородкой с проседью, он единственный в доме носил на шее золотое кольцо и пару крупных перстней; широкий пояс его был украшен темными медными пластинами, а мягкие сапоги пугали пурпурно-кровавым цветом.
К приходу жреца он как раз уселся обедать. За столом слева от него ела с серебряного блюда кусочки мяса бледная круглолицая женщина с длинными, заплетенными в косу волосами. Под глазами ее залегла синева, какая случается от постоянного недосыпа, на шее виднелось небольшое багровое пятно, словно от укуса. Наверное, жена. Справа торопливо черпал из деревянной миски какое-то варево плечистый паренек лет пятнадцати, тоже голубоглазый, и тоже с поясом, украшенным пластинами. Это, видимо, сын. А две девчонки-малявки ниже по столу — дочери.
Из комнаты за стенкой внезапно послышался громкий плач. Женщина моментально вскочила:
— Прости, любимый… — скользнула она ладонью по плечу номарха и выскочила прочь.
— Благодарствую, батюшка, — отодвинул опустошенную миску паренек. — Дозволь на реку пойти?
— Иди, Волхов, — кивнул правитель. — Коли ледник заполнен, мужей позови у нас поснедать. По домам-то их пока не ждут. Пусть медку хмельного выпьют для согрева.
— Мы к маме пойдем, пойдем… — почти хором спросили девочки.
— Бегите, пигалицы, — разрешил отец.
В трапезной стало тихо. Номарх придвинул к себе высокий медный кубок, налил в него из крынки какой-то густой желтый напиток, поднес к губам и сделал несколько глотков. На густых усах и бороде повисли белые клочья пены.
«Пора!» — решил жрец и отер лицо, словно собирая невидимость в ладонь и стряхивая ее на пол. Сухощавая фигура, прикрытая темной тканью, начала проявляться, сверху вниз, от лица к плечам, пока служитель богини смерти не предстал перед местным правителем целиком.
