И пустота впереди.
Ах-х-х! Меня было много, я тек, я шептал, я подчинялся несложному ритму, я завоевывал, я проникал в капилляры, сплетался и срастался, прихватывая себя слева и справа, сверху и снизу, я окружал, набрасывался и уничтожал пустоту. Р-рах! Ар-рах! — кровожадно рычал я. Круши и бей! Р-рах!
А позади меня, позади моих шеренг прекрасный, как благодать, восставал рисунок жизни, подрагивал, принимал форму и пробовал новыми жилками воздух.
Рану в Майтусовом плече я заплетал уже кое-как.
Обессиленного, меня вытолкнуло обратно в комнатку, накренило и кулем повалило на пол, но даже с пола было видно, как нездоровая желтизна исчезает с лица кровника и сменяется обычной бледностью.
Ну вот. Кажется, удачно.
Я с трудом поднялся, потрепал Майтуса по руке (спи, мой друг, спи) и заковылял к окну, чувствуя себя скверно пролитым кровью големом — все внутри вихляет и щелкает, в голове туман, ноги переступают сами по себе.
По мере моего приближения в окне, будто солнце, всплывала широкая, щербатая, до черных глаз заросшая соломенным волосом физиономия.
— Господин Кольваро? — спросила она, щурясь.
— Да, — ответил я.
— Прощения просим.
По бокам от физиономии проросли руки и с треском захваченной рубашки выдернули меня наружу.
Очень вовремя, теряя сознание, подумал я.
Очнулся я от легкого похлопывания по щеке.
— Просыпайтесь, Бастель, просыпайтесь. Уж позвольте мне так вас называть — Бастель. Несколько фамильярно, конечно, и не по существу. Но таковы обстоятельства.
Голос был мягкий, вкрадчивый. Пересыпчатый, будто земля на краю могильной ямы.
Я открыл глаза. Напротив меня, в широком каретном салоне, обитом черным бархатом, под светом двух боковых ламп сидел Диего Гебриз.
Он был в серых узких брюках, белоснежной сорочке и узком, обтягивающем его сухую фигуру сюртуке. Расслабленно облокотившись на мягкий валик, он смотрел на меня с интересом, водянистые глаза на вытянутом бледном лице почти не моргали.
От позы его веяло обманчивой негой, но я видел, как в бархатной тьме хищно посверкивают жилки.
— Терст все же парадоксален, — улыбнулся Гебриз. — Он подбирает себе очень неординарных учеников. Что вас, что Тимакова. Мне, например, было удивительно, когда он включил Тимакова в охрану государя-императора. Знаете, почему?
— Тимаков не любит высокие фамилии, — хмуро произнес я.
— Именно! — обрадовался Диего. — Тем не менее…
Он пожал плечами, словно говоря: ну, это Терст.
— Зачем меня было выдергивать из окна? — спросил я.
— Видите ли, Бастель, я здесь инкогнито, и дальше хочу оставаться инкогнито. Прошу вас, — повысил голос Гебриз, когда я потянулся к шелковой шторке, — не выглядывать из окна. Карета стоит за домом, там, где второй выезд, холмик и две минуты пешком… Вы, извините, совсем себя не бережете, так что я просто воспользовался представившимся случаем. И не могу сказать, что я долго этого случая ждал.
Он улыбнулся снова.
В пальцах его появилась тонкая сигарета. Приподняв колпак одной из ламп, Гебриз прикурил, втянул и выдохнул дым, помахал ладонью, рассеивая сизые завитки.
— Вы не против?
— Что вам надо? — спросил я.
Диего сощурился.
— Я думаю, вы находитесь в предубеждении на мой счет.
— Всего лишь.
Гебриз покивал.
— Я бы мог убить вас прямо сейчас. Лечение слуги сыграло с вами дурную шутку.
— И?
— Это лишнее доказательство того, что мне этого не нужно.
— Вы знаете, что на все семьи, кроме вашей, совершены нападения?
— Знаю, — Гебриз усмехнулся. — Вы поверите, если я скажу, что тоже в некотором недоумении? С другой стороны, разве мне известно, что будет впереди?
— То есть…
— То есть, — перебил он меня, — я сейчас держу при себе маленькую армию. Во дворце, в деревне, в Ганаване. И приехав сюда, пошел на немалый риск. До меня в некоторой степени довели, кто противостоит фамилиям.
— Зачем же вы здесь? — спросил я.
Гебриз шевельнулся, меняя позу.
Сигарета легла в маленькую серебряную пепельницу.
— Есть три причины, — сказал Диего. Склонив лысую голову набок, он долго смотрел в черную шторку. Я даже подумал, что он видит что-то за ней. — Первое: не присылайте больше никого. С этого дня Гебризы становятся недоступны даже для государя-императора. Учитывая нашу эксцентричность, никто ничего экстремального в этом не увидит. Второе…
— Погодите, — сказал я. — Кого я присылал?
— Офицера с подручным. Достаточно въедливый тип. При нем были бумаги от Тайной службы. Серебристо-кремового окраса.
Я вздрогнул.
— Егор-Огол Муханов?
— Имена не запоминаю, — поморщился Гебриз. — Кажется, да. Штабс-капитан.
— Вы его не?..
— Зачем? — приподнял брови Диего. — Ах, да! — фыркнул он. — Вы же в предубеждении! Ничего я с вашим штабсом не сделал. Но перенаправил.
— Куда?
Гебриз сцепил руки на груди.
— К одному своему человечку. Тоже въедливому. Не бойтесь, и он не собирается его убивать. Так вот, второй причиной…
Карета дернулась, скрипнули колеса.
Гебриз замолчал, послушал, как снаружи вполголоса успокаивают лошадей, и продолжил:
— …было знакомство с вами, Бастель. Бастель, Терстово создание. К тому же я подумал, что нам неплохо бы поговорить друг с другом. Возможно, у вас есть ко мне вопросы.
— Какие?
— Это зависит от вашего ума.
— Хорошо, — сказал я, разглядывая, как Гебриз поворачивает в тонких пальцах пепельницу. — Правда ли, что способностью Гебризов является память крови?
— Одной из. Правда.
— Вы можете мне разрешить воспользоваться ей?
Диего вскинул подбородок.
— Зачем?
— То, с чем мы боремся, может иметь разгадку в прошлом.
Гебриз хмыкнул.
— Вы о «пустой» крови? Здесь я вас, увы, разочарую. Нашей фамильной памяти около трехсот лет. В этом промежутке ничего похожего не было.
— А раньше? — спросил я.
— Разве вы не знаете, что экселенц-император Волоер уничтожил все документы ранней эпохи и вычистил кровь великих семей?
— Зачем? — растерялся я.
— Зачем… — пробормотал Гебриз. — Судя по всему, тогда был большой мятеж. Могу вам сказать, что по дошедшим отуда отголоскам, обрывкам и устным пересказам империя, кажется, была на грани краха.
— И кто же?..
Мой собеседник рассмеялся.
— О, Ночь Падения, вы казались мне умнее.
Я зажмурился. Неужели?
— В том мятеже участвовала семья Гебриз?
— В яблочко. И это третья причина почему я беседую с вами. Видите ли, Бастель, с той поры каждые полгода семья Гебриз доносит свою кровь государю. Как вы понимаете, на предмет чистоты помыслов и отсутствия поползновений. Это повелось триста лет назад и высочайшего повеления об отмене пока не было. Поэтому подозревать меня в плетении интриг и далеко идущих планов, мне думается, бессмысленно. Я весь как на ладони. Последнюю «клемансину» отдал два месяца назад.
