— Лежи, куда ты, — Мика пыталась удержать, но Рубеус оттолкнул ее чрезмерно заботливые руки. Она обиженно закусила губу, но в данный момент ему было совершенно наплевать и на Микину обиду, и на Микину заботу. Тело слушалось с трудом, мышцы точно деревянные, такое ощущение, что вот-вот разорвутся.
— Что произошло?
— Ну, ты просто стоял, с Диком о малой башне разговаривал, что угол изгиба нарушен, а потом захрипел и упал. Но почти сразу очнулся.
— Сразу? — Осколки глубоко вошли в ладонь и не выковыривались, а может, дело в том, что координация пока оставляла желать лучшего. Мика протянула было руку, но наткнувшись на предостерегающий взгляд, благоразумно одернула.
— Почти сразу. Буквально через несколько секунд, — ответил Дик, до того тихо стоявший в стороне. — Повезло, что быстро, у меня в свое время… и защититься от этого никак, если он сам не закроется.
— Заткнись, а, — зашипела Мика. — А лучше иди делом займись, пока время есть.
Дик, пожав плечами, вышел, и Рубеус, дав себе очередной зарок поставить Мику на место, вышел следом. Свежий воздух и привычный мороз моментально привели в чувство и успокоили.
— Дик, стой.
Тот остановился.
— Давай, рассказывай, ты же знаешь, что это было.
— Все знают, — Дик зачерпнул горсть снега и вытер лицо. — Только в зале поединков можно разорвать связь безболезненно, во всех других случаях… я же говорю, повезло, что быстро. Тот, с кем был связан я, попал к кандагарцам, в лабораторию… закрываться он не стал, поэтому… прости, но мне неприятно вспоминать.
— Значит… смерть?
— Ну, не знаю, тебе виднее, это ведь тебя звали, а не меня. Извини, но я, наверное, пойду, рассвет скоро, а угол выпрямлять надо, пока раствор не кристаллизовался.
Сидеть на снегу холодно, вставать и идти в помещение не хочется. В комнате Мика, которая станет сочувствовать, задавать вопросы и всем своим видом демонстрировать, насколько она огорчена случившимся. Или наоборот сделает вид, что ничего страшного не произошло.
Произошло. Коннован умерла. Или умирала… Рубеус попытался восстановить то, что же, собственно говоря, он видел, точнее чувствовал. Боль… боль в сторону. Небо. Черное небо и звезды, которые падают вниз. Зов. Ясный, четкий, будто она находится рядом… А если и вправду рядом? Вытащить, прислушаться, определить направление… северо-восток. Около трехсот километров к северо-востоку, на самой границе Пятна. А дальше?
Дальше он разберется на месте, в конце концов, сутки-другие здесь и без его участия проживут. Собраться… пистолеты, запасные обоймы, ятаган, кажется, все.
— Ты куда? — Мика с удивлением следила за сборами. — Ты что, уходишь?
— Да.
— Куда? Надолго? Это из-за того, что случилось? Ты не можешь сейчас уйти.
— Почему?
— Да хотя бы потому, что вот-вот рассвет, это глупо куда-то собираться, когда вот-вот взойдет солнце. Тем более, когда… — Мика замолчала.
— Договаривай уже, когда все окончено? Это ты хотела сказать? А если нет, если есть еще шанс? Если я успею…
— А ты хочешь? — Она подошла вплотную, нежно обняла за шею и, почти касаясь губами уха, прошептала. — Зачем? Если повезло, то это конец, если не повезло… нужно лишь подождать… естественный путь.
— Какой естественный путь? — Рубеус попытался стряхнуть руки. Запястья тонкие, фарфоровые, если сильно сжать, то сломаются. Не те мысли… совершенно не те.
— Обыкновенный, — Мика не боялась, она лишь плотнее прижалась, так, что слышно, как бьется сердце. — Кто-то умирает, кто-то поднимается. Валири не может стоять выше вали. Это закон. Пользуйся случаем… в том, что произошло, нет твоей вины и… не будет. Просто займись тем, чем должен заниматься.
Ее губы касаются шеи, ее руки забрались под рубашку, ее когти слегка царапают кожу.
— Просто расслабься, ни о чем не думай…
— Просто уйди, ясно?
— Нет. Почему?
— Мика, я серьезно. Уйди или я сверну тебе шею…
— Попробуй, — она смеется, запрокинув голову. Черные волосы тяжелой волной падают вниз, на белом горле выделяется бледно-золотой ручеек артерии, а между ключиц красной каплей сияет рубин. Мика не может без украшений, Мика не может без игр, Мика…
К дьяволу Мику.
Рубеус с трудом удержался от пощечины. Господи, что же с ним твориться? И почему он не прекратит это безумие? Ему ведь нужна Коннован, тогда…
Коннован умерла или умирает.
— Ты ведешь себя, как мальчишка, — Мика проводит кончиками пальцев по щеке и печально шепчет. — Впрочем, делай как знаешь, только заката дождись.
Коннован
Я не хочу умирать… не хочу и все. Мне больно, мне плохо, но я перетерплю, лишь бы выжить… а небо над головой стремительно светлеет. И этот свет причиняет новую боль, гораздо более острую, чем все, испытанное ранее.
Пожалуйста, кто-нибудь… я не хочу умирать! Воздух, разрываемый жестокими солнечными нитями, звенит, оглушая, ослепляя, убивая… медленно.
Будь он проклят за то, что заставил испытать подобное.
Дышать тяжело, и ног не чувствую. А солнце на самом деле яркое, настолько яркое, что я почти слепну… и проваливаюсь куда-то за край ослепительно-яркого белого шара.
Больно.
Огонь, кругом огонь… я дышу огнем, я живу в огне, как саламандра. Но я — не саламандра и поэтому сгораю. Я чувствую запах горелого мяса, но не могу ни кричать, ни плакать — солнце выжгло слезы и голос.
Солнце меня ненавидит.
Но кто-нибудь, пожалуйста… помогите… кто-нибудь.
Холод. Мокро. Вокруг вода. Серое влажное марево и невозможно понять, что вокруг.
Дождь.
Начался дождь, значит, я еще несколько дней буду жить. Зачем?
Земля растекается бурой жижей, влажный запах плесени забивает ноздри, влажный воздух — легкие. Холод… холод заставляет двигаться.
Как двигаться, когда сабля-игла надежно пришпилила меня к земле. Но мелкие капли растворяют землю и, значит, у меня есть шанс. Двумя руками за эфес. Вверх… еще немного… пальцы соскальзывают, сил почти не осталось, но… не могу же я просто умереть.
Не хочу умирать, я выживу, я обязательно выживу и вернусь. В горы. Зеленоватые, словно отлитые из стекла пики и ласковый сумрак, Орлиное гнездо, Карл… Рубеус. Он обещал, что не будет больно, но…
Не сейчас, дождь закончится, а мне надо выжить. Думай, Коннован, думай… если расшатать саблю?
Влево и вправо. Больно… как же мне больно. Влево, чуть больше нажим, рука снова соскальзывает, пальцами по лезвию, капли прозрачной крови… не чувствую раны, точнее она теряется среди другой боли, которой объято все тело.
Ничего, я справлюсь, я обязательно справлюсь, я ведь хочу жить.
