Мне никогда не нравился капитан Дарзид. Он при каждой встрече клал мне на плечо руку и принимался расспрашивать, чем я занимаюсь, что изучаю, с кем дружу, и все время следил за мной. Если я упражнялся с мечом во дворе, он наблюдал, опираясь на стену, если читал в библиотеке — он заглядывал в книгу через мое плечо. Сколько раз он улыбался мне особенной вкрадчивой улыбкой, словно мы с ним были близкими друзьями. Я обрадовался, когда он уехал из Комигора после смерти папы.
Если Дарзид приедет и госпожа Вералли пошлет его на поиски чародейства, надо готовиться уносить ноги. Бесполезно было мечтать оказаться старше, выше, искуснее в фехтовании, чтобы защитить маму или ребенка от Сейри и колдунов. Хорошо, если мне удастся позаботиться о себе. Я собирался бежать так далеко, чтобы никто не мог найти меня. Остаток дня я провел, собирая вещи: нож, потерянный кем-то на фехтовальной площадке, несколько холодных булочек, оставшихся после завтрака, немного сыра, предназначенного на обед, который я стащил из буфета; еще была теплая рубашка, перчатки и пять серебряных монет — их дал мне папа в последнюю нашу поездку в Монтевиаль. Я долго колебался, но все-таки пошел к запертому шкафу в библиотеке и вытащил оттуда зеленый шелковый кисет, в котором лежал перстень с гербом Комигора. Теперь он принадлежал мне и мог однажды понадобиться. Собранную сумку я спрятал в подвале.
Я хотел бы уехать тем же вечером, но завтра наступал День соглашения, и я должен был присутствовать независимо ни от чего. Папа ждал бы этого от меня. Некоторые вещи просто приходится делать, как бы вы их ни ненавидели. Я буду сидеть рядом с Сейри целый день, а она будет притворяться, что у нее нет друзей-колдунов и что она вовсе не приводила их в Комигор, чтобы убить нас всех. Я не спал всю ночь, чтобы они не смогли тайком прокрасться ко мне.
Я не мог понять, как можно так правильно поступать и в то же время быть такой злобной в душе, как Сейри. Она очень старалась заботиться об арендаторах как надлежит, именно так, как говорил папа, показывая им, насколько они важны и уважаемы. К концу дня я устал, и меня снова стали мучить сомнения. Но Сейри совершила ошибку. Я уже готов был выпить с ней бокал вина, когда она принялась говорить о папе, как бы он гордился мной. Это напомнило мне о нем, о том, что его больше никогда не будет здесь в День соглашения из-за нее и ее принца-чародея. Я пришел в ярость оттого, что она привела в дом убийцу моего отца. Я задумался, не отравлено ли вино, и, швырнув в Сейри бокалом, убежал. Я чувствовал себя трусом.
Выбежав из главного зала, я быстро заглянул к себе в комнату, чтобы взять плащ, и спустился в подвал за сумкой. Я уже готов был ехать, оставалось только одно: я не мог уйти, не попрощавшись с Люси. Я надеялся, что мне удастся проскользнуть в ее комнату и обратно незамеченным, но помещения прислуги, словно муравейник, кипели суматохой Дня соглашения, рождения ребенка и всего прочего. Мне пришлось прятаться в пустой комнате, пока все не улеглось. Прошло несколько часов. Я бы сгрыз кирпич до половины за то время, что Токано ходил и гасил светильники. Но и после этого я выждал еще немного на всякий случай. Жаль, что я не умел становиться невидимым.
Когда, наконец, я добрался до комнаты Люси, из-под ее двери выбивалась полоска света. Она никогда не спала подолгу. Когда бы я ни пришел к ней, она сидела, покачиваясь, в кресле лицом к двери и улыбалась, словно как раз и ждала, когда я войду. Но той ночью, когда я тихонько поскребся в ее дверь, я не услышал ни скрипа кресла, ни ответного постукивания, приглашавшего меня войти, — ни единого звука. Я почти решил не входить, боясь разбудить ее. Но мне нужно было бежать и нужно было сказать ей об этом, поэтому я распахнул дверь.
Я никогда прежде не видел мертвых людей, но даже если бы все вокруг не было залито кровью, я бы понял, что Люси больше нет. Ее комната всегда была приветливой, полной вещиц, которыми мы играли и которые мастерили, но в ту ночь она показалась грязной и захламленной. Я надолго опустился на пол рядом с ее креслом, слишком ошеломленный, чтобы делать что-нибудь, кроме как плакать. Потом я, наконец, сказал себе, что ее уже не вернуть, а ее убийцы, вероятно, ищут меня. От этого я снова разозлился и, думаю, ненадолго сошел с ума.
Сейри и ее приятели убили Люси. Сейри говорила старику, что здесь есть лишь одна старая женщина, беспокоящая ее, но с ней она «справится сама». Мне хотелось причинить Сейри боль за то, что она сделала. И я знал только один способ сделать это, потому что единственное, что заботило Сейри, — это Комигор. Я хотел сжечь его дотла, но не мог этого сделать. Я был господином и поэтому отвечал за замок и всех людей на его землях. Все остальное казалось недостаточным. Но потом я вспомнил о мелочи, которая должна задеть Сейри.
Из кухни я украл мешок и кремень с огнивом. В библиотеке я ссыпал в мешок оловянных солдатиков — эти гадкие игрушки, с которых началось все плохое в моей жизни. Затем я отволок их в любимое место Сейри на потайной башне, чтобы сжечь. Олово плавится легко.
На крыше было холодно и ветрено. Трясущимися от холода пальцами я развязал мешок. Вспомнив, что здесь еще и не было никаких дров, я почувствовал себя дураком вдвойне. Если бы я стал таскать поленья наверх, кто-нибудь обязательно заметил бы. Но я знал, как раскалять вещи без дров, масла и огнива. Меня не заботило, опасно это или дурно, потому что рядом были люди во много раз хуже меня. Итак, я вытряхнул солдатиков из мешка в очаг и принялся думать о том, как разогреть их настолько, чтобы Сейри никогда больше не смогла ими воспользоваться. Краска почернела, руки, ноги, лица солдатиков начали оплывать. Очень скоро человечки, лошади и повозки слились в один ком. Пусть это была глупость, но от нее мне стало гораздо легче.
Прежде чем покинуть замок, оставалось сделать одну последнюю вещь. Мама всегда говорила, что благородные дамы должны получать цветы по всем особенным случаям, потому что они любят цветы больше всего на свете. Люси была лучше любой благородной дамы, которую я когда-либо видел, так что я прошмыгнул в сад и заставил одну из лилий расцвести для нее. Я уже поступал дурно этой ночью. Вряд ли от лишнего раза мне стало бы хуже. Больше меня это не заботило.
Мои шаги отдавались в коридорах эхом, когда я осторожно крался по замку. Сам он был темен и тих, как кладбище в Десфьере. Неужели Сейри и колдуны убили всех? Я не отваживался заглядывать в комнаты, страшась снова увидеть мертвецов. Вместо этого я поспешил к Люси так быстро, как только мог. Я перетащил ее на ее тюфяк, положил ровно, чтобы она могла лежать спокойнее, опустился возле нее на колени и, окунув пальцы в ее кровь, сказал ей:
