Навсегда.
Это не было тоннелем, увидеть который я подспудно вожделела всю свою короткую жизнь или не-жизнь, но лишь полетом в центре громадного, сверкающего искрами и светом, смерча. Его стенки, цвета белого снега, неторопливо кружились, сотканные из миллиардов снежинок, поднимавшихся откуда-то из темноты в головокружительную высоту, где, словно негасимый маяк, сияло что-то белоснежное, что-то прекрасное, что-то большое. Свет слепил меня, но не резал глаза, лаская, зовя к себе, призывая вырваться из этой непередаваемо огромной воронки, присоединяясь к чему-то чистому, незамутненному страданиями и злобой. Потянувшись к нему всей своей душой, я начала свой медленный полет вверх, ощущая, как соткавшаяся вокруг меня серая хмарь отступает, не в силах сдержать ни меня, ни еще сотни, тысячи сверкающих звезд, вырывавшихся из ее объятий, чтобы начать свой путь к счастью. Две звездочки, мягкие, словно пушинки, льнули ко мне, стараясь спрятаться от чего-то, и улыбнувшись, я подхватила их, поднимая над своей головой, неся впереди себя. Немного успокоившись, они перестали метаться, и доверчиво прильнули ко мне, поднимаясь все выше и выше, пока я, улыбаясь от ощущения неземного, непередаваемого счастья, тянула их все выше и выше – к сиянию в вышине. Не было ни мыслей, ни боли, ни сомнений, ни страха – лишь ощущение покоя и странной, слабо вяжущейся с ним новизны, заполнивших меня до предела. Вытеснив из меня что-то важное, они заставляли меня трепетать от предвкушения чего-то громадного и всеобъемлющего, что было вряд ли сравнимо с чем-либо, что я когда-либо могла видеть и знать. Небо или океан, непередаваемые в своем величии, были жалким подобием того, к чему рвалась в тот момент моя душа, поднимая над собой две звездочки, весело щекотавшие держащие их ноги своими лучами. Кто-то сильный мягко подхватил нас, словно подставленная рука, и осторожно понес все выше и выше…
«Рука?».
От странного воспоминания чувство защищенности и уюта померкло. Звездочки задрожали, когда моему взгляду предстали мои ноги – грязные, испачканные грязью и кровью, бугристые от синяков и рваных ран. Шрам на правой пясти налился тревожным багрянцем, резко контрастируя своей уродливостью с нежными сущностями, дрожавшими в моих копытах, поднимавших их к свету. Жемчужное сияние в вышине стало резким, пронзительным, словно свет хирургического светильника, заслоненное от нас странной, распяленной фигурой, спускавшейся навстречу с головокружительной высоты. Она росла и ширилась, постепенно, складываясь в туманный образ. Четыре ноги, крылья – это, должно быть, был пони, но облик его или ее скрадывался мерцанием, мягко пульсировавшим внутри, словно отблеск того, далекого света, что царил где-то над нами.
«Как бьющееся сердце» – некстати пришла мысль, впрочем, быстро растворившаяся в ощущении испуга и неудовольствия. Словно чувствуя их, звездочки прижались ко мне, словно пушинки, щекоча сотнями лучиков мое истерзанное тело. Я ощутила себя грязной и изодранной, словно старый боевой штандарт Легиона, но в отличие от гордого знамени, меня не трепало в боях – меня пытали и мучили в застенке, и от этой мысли мне стало еще хуже. Сияние в вышине тревожно замерцало, и кружащая вокруг фигура пегаса испугано заметалась, то стараясь подтолкнуть меня выше, то вдруг набрасываясь и изо всех сил пихая в сторону ближайшей снежной стены. Прикосновения фигуры были похожи на легкие облачка, пушистыми, прохладными комками разлетавшиеся при ударе о тело, но они делали свое дело, и вскоре, мы оказались возле бешено крутившейся стены снега. Белоснежный водоворот, пронизанный сотнями звезд, величаво кружился в непередаваемом танце, извлекая из пыльной хмари под нами тысячи звезд, вознося их все выше и выше, к сияющему великолепию в вышине, но нечто… некто… Фигура крылатого пони билась в меня, старательно толкая все выше и, каждый раз оказываясь прямо подо мной, стараясь заслонить от меня то место, откуда я вырвалась, словно из плена.
«Не мешай, прошу!».
«Сцвиииррпи-свиииииррррр!».
Слов не было – лишь мысли, звучавшие внутри. Трепеща крыльями, фигура, раз за разом, заслоняла от меня тот темный провал, тот водоворот, в котором, кружась, пропадали тысячи звезд, и в котором, я видела… Видела…
Покрытый влажно блестевшими, розовыми шрамами, жеребец неподвижно сидел за столом, сложив перед мордой копыта, и неодобрительно глядя на говорившую ему что-то Селестию. Принцесса стояла на столе, нависая над презрительно хмурившимся пони, но в том не было заметно ни почтительности, ни даже страха. Произнеся что-то, она спрыгнула с его стола, и растворилась в солнечной вспышке, озарившей ухоженную комнату, больше похожую на кабинет.
– «Прощай» — произнесла принцесса, церемонно склонив голову. Единорог встал, и поклонился в ответ, но когда она исчезла в золотой вспышке, покрытый шрамами пони рухнул обратно за стол, выдвинул один из ящиков и, достав медную фляжку, сделал большой глоток, обхватив затем голову копытами.
– «Не заставляй меня убивать тебя, Селестия!».
Задрожав, я ощутила, как по моему телу пронесся холодок. Ощущение защищенности и счастья померкло, когда я вновь, уже по собственной воле, пристально вгляделась в ту черную бездну, что открывалась где-то внизу, жадно ожидая, когда кто-нибудь глупый или достаточно любопытный, постарается заглянуть в ее око.
«Королевские покои – как давно я в них не была? Изменившиеся, они были все так же великолепны, хотя эта царственная роскошь мало вязалась с истощенным существом, лежащим посреди громадной кровати. Кровавая слизь текла из носа, изо рта и даже из-под хвоста белоснежного аликорна, пятная белоснежные простыни и растворяясь, превращаясь в очередной кусочек вышивки на тяжелом покрывале, небрежно брошенном на пол. Я видела Луну – истощенную, превратившуюся в скелет, обтянутый плотью. Ее великолепная грива превратилась в спутанные клочки темно-синих волос. Еле дыша, она лежала возле кровати, в покоях своей сестры, затянутых странным, розовым дымом и вздергивая голову в агонии, пыталась начать какое-то заклинание, раз за разом, срывавшееся с ее рога бесполезными искрами, словно звезды, шипящими на теле Селестии. Кровоточа и разлагаясь заживо, она пыталась шептать какое-то имя…».
Скорбно вскрикнув, сотканная из света и звезд фигура вновь попыталась заслонить меня, защитить от чего-то, но я уже падала, крича и умирая, заживо сгорая и разлагаясь, как те, кого я видела в этих видениях. Внутри меня кто-то скорбно вскричал, пытаясь дозваться, докричаться из непередаваемой дали, вновь подтолкнуть наверх, к свету, но я не хотела того, что мне предложили.
