— Заткнись, падаль, — не опуская на него взгляда, бросил принц, и тот умолк, вжав голову в плечи.
— А, значит, крышка отошла, — прищурился Таррэ. — А мне ты говорил иное. Ну да не существенно. Остальное понятно. Миледи сразу убила бы его ударом в глаз, если б гвоздь был подлиннее. Но и этого хватило. Он же трус, да еще и не ожидал сопротивления. Она его поколотила, связала собственной юбкой и уложила в гроб, да еще и землей присыпала и дерном обложила, чтобы никто не нашел. Заживо похоронила. Впрочем, он с ней так же поступил. Азархарт не уточнял, живой или мертвой ему нужна леди. Но на Хелине сейчас такие же браслеты, их так просто не снять. Потому тропами духов ей не уйти, она должна быть еще в Белых горах.
— В горах уже зима. И как она без помощи духов по скалам пройдет?
— Миледи жива, это мы можем сказать точно. Она могла скрыться у синтов.
— Ты меня успокоил, Таррэ, благодарю. Теперь я смогу смотреть в глаза принцу Лэйрину.
— Белогорье очень просит вас, ваше высочество, не сообщать Лэйрину о случившемся, — тихо сказал вейриэн. — Мы сами ему скажем. С ним Рагар, связь постоянная. Та же просьба относится и к вашей свите.
Игинир оглянулся на меня и Кандара.
— Хорошо. Даю слово. Никто не проболтается. Но, Таррэ, по старой дружбе прошу, сообщите мне, как только ее найдете. Император спросит меня о благополучии всей семьи своего тестя.
Таррэ, кивнув, поднял руку, скомандовал отбытие. Вейриэны исчезли вместе с преступником и его тесным узилищем. Надеюсь, теперь постоянным.
Я встретился взглядом с Кандаром и увидел в его глазах то же недоумение, какое сам испытывал: высший белый мастер Таррэ отчитался перед чужаком, как перед Советом не отчитывался. Притащил преступника — мол, поймали, исполнено. Как охотничья собака несет добычу хозяину. Да и вел себя с ним бесцеремонный северянин так, как хозяин.
На сердце стало очень нехорошо. «Рогнус, ты видел это?» — «Да».
Судя по краткости ответа, мой предок тоже озадачен. «И как это понимать, старик?» — «Империя — сильный союзник, и нужно, чтобы это был наш союзник, а не Роберта». — «Мне показалось, этот союзник готовится стать владыкой». Дух скептически хмыкнул, но промолчал.
Принц покосился на меня:
— О чем ты задумался, Дигеро? Тебя удивили мои слова о дружбе с вейриэном?
— Да, ваше высочество.
— Ты ведь знаешь, что мастер Рагар — наполовину северянин? И бежал из Империи?
Я кивнул. Еще бы не знать. Чуть полномасштабной войны с Империей тогда не случилось. Обошлись несколькими жаркими стычками в сотни погибших с обеих сторон. Но при чем тут неприятный белоглазый вейриэн?
— Так вот, — продолжил принц. — Таррэ долго был заложником у моего отца. Отдувался за Рагара после его бегства из Империи. Отец требовал вернуть беглеца живым или мертвым, предлагал обмен. Но горы уперлись и патовая ситуация длилась годами, император даже согласился на статус посла для Таррэ. А сейчас твои соотечественники поставили условие: горы не дадут благословения на брак дочери горной леди, если не будет отпущен белый мастер. Императору так все надоело, а может, поумнел к трехсотлетию, но он согласился. Мы приехали вместе с вейриэном.
— Поверить не могу, чтобы высший мастер позволил взять себя в заложники.
— Это добровольный шаг с его стороны. Он вырвался бы, конечно, но не стал сопротивляться при захвате, чтобы не плодить жертвы и не углублять вражду. Отец оценил и обращался с ним почтительно. Только покидать пределы Империи ему было запрещено. Таррэ даже немного меня обучал. Не как наставник, правда.
Это не объясняло унизительного раболепия Таррэ. Не объясняло наглости принца, требовавшего от лордов и вейриэнов отчета так, словно имел на это право! Это объяснялось только одним словом — измена. Возможно, того же Таррэ и главы Совета или всего его состава.
Нет, я никогда не стану учеником белоглазого мастера. Чему такой может научить? Лебезить перед вчерашним врагом? Мы ведь не раз в прошлом воевали с Империей.
* * *
Когда мы на закате достигли предгорий и миновали рубеж, за которым лежали равнинные владения огненного короля, принц Игинир скомандовал привал. Ради нас с Кандаром. У меня уже зуб на зуб не попадал от холода. Снежные драконы — чрезвычайно холодные создания. Мой товарищ тоже посинел. Нам протянули флажки с каким-то бальзамом:
— Разотритесь, а еще лучше — выпить.
«Рогнус, это можно пить?» — «Разотрись. Напьешься чуть позже. Корень солнца — убойная штука, как я слышал».
Я растер руки, лицо и шею. Подумав, скинул сапоги: пальцев уже не чувствовал. Тоже растер. Кожа мгновенно раскраснелась, по жилам побежала горячая кровь. Пока я возился, Кандар, не мудрствуя, хлебнул из фляги, стремительно повеселел и начал обдирать кустарник для костра. Когда я присоединился к нему, принц Игинир приказал нам отойти подальше: ласхи не любят огня. Отряд расположился на голой вершине сопки, покрытой снежком. Белые горы вздымались на горизонте мощной стеной.
Почувствовав ледяное прикосновение Рогнуса, я поежился. «Ну, и когда можно будет снять пробу с Корня солнца? Я замерз!»
«Сейчас согреешься, потомок, обещаю. — В голосе предка слышалась улыбка. — Мы решили подарить тебе кое-что. Сейчас, а не когда-то. Это не отменяет обещанного через Сирьета. Ты же помнишь, Дигеро, что наступил тот час, когда лорды и леди приходят в святилища для общения с предками рода? Именно на закате, перед наступлением ночной тьмы. В это время мы все — и люди, и духи — наполняем Чашу Цветка. Яррен искал ее под землей, в недрах. А она — в Поднебесье, друг мой. Но мало кто ее увидит. Я поделюсь с тобой своим зрением. Но сначала я покажу тебе мою память — то, каким был расцвет Белогорья. Смотри и запоминай, сынок».
Он коснулся моего лба не как обычно, а едва ощутимым поцелуем невидимых губ.
И небо словно распахнулось, озарившись жемчужным сиянием, а над Белыми горами соткался белоснежный огромный цветок, похожий на лотос. Его величина была невероятна — он вздымался над горами тысячелепестковой короной, от края до края. Он дышал, пульсировал и расцветал. Так играет огонь в очаге. Эальр — очаг на языке айров. Его белоснежные лепестки непрерывно распускались, перетекали в вечном движении, источая свет и силу. Дивную силу, от которой пело сердце и воспаряла в небеса душа.
Мне казалось, что я смотрю на это чудо из Поднебесья, вижу просвечивающие сквозь текучее пламя горные рельефы, чувствую каждый лепесток. Я видел его сердцевину цвета нежной золотисто-розовой зари. Это марево сияло над хрупкими шпилями дворца, плывущего над долиной Лета. И горы… сами горы были гигантской чашей, державшей цветок белого пламени в ладонях. Ничего более грандиозного и прекрасного я не видел и уже не увижу.
