Рус опять провалился в бездну…
Гелиния успела догадаться, что Рус полностью слился с Силой Эледриаса. На переживания, сомнения и расцвет надежды — попросту не хватило времени: спустя несколько ударов сердца, муж появился так же внезапно, как и исчезал. Даже Сила не поколебалась.
Рус упал на пятую точку, сунул руку под мятую кушинарскую рубаху, сжал в кулаке амулет «универсальной защиты», закрыл глаза и замер, отрешившись от всего мира. Гелиния осторожно, на цыпочках приблизилась к своему Русчику, который сейчас, несомненно, «продолжал разговор с Богами». Набравшись смелости, властная княгиня и подмастерье-Хранящая села рядом с любимым и аккуратно, стараясь сильно не прижиматься, обняла его. А иначе, где он мог быть? Только там, в чертогах, частью своей души. В транс любой глубины он входил незаметно, а в своей вселенной находился не дольше, чем длилось моргание глаза. Но если бы девушка смогла подслушать мысли своего единственного мужчины, на котором после пропажи сына «свет клином сошелся», в которого верила больше, чем во всех богов вместе взятых (прости, Величайшая!) и только этой верой спасалась от гнетущего чувства вины, то… по крайней мере, была бы сильно удивлена.
Рус, в первую очередь проверив «карманное», — по меткому определению Френома, — Слово, убедился в способности его видеть. От сердца немного отлегло. Но мнимое облегчение сменилось глубочайшим сожалением и досадой на свою авантюру, с обидами, с обвинениями самого себя во всех мыслимых и немыслимых ошибках. Какими только ругательствами он себя не обзывал! Самое мягкое из них было «лох». Из него, «потерпевшего», высосали все, что хотели. Поэкспериментировали, поиздевались, как над морской свинкой, и расплатились никчемными фантиками. В том числе и за настоящую смерть с непредсказуемым финалом. Френом провернул операцию, по сравнению с которой Русовские «Три Толстяка», — в античном мире, безусловно, блестящее мошенничество, — воспринимались теперь как игра базарных наперсточников, против биржевых воротил. А ведь противником был по сути воин, а не торговец. Правда, Бог — и этим сказано все.
Побушевав, вдоволь поиздевавшись над самим собой, Рус попытался извлечь из встречи с отчимом хоть что-то полезное. И вскоре понял, что почти все, чему «учил» его бог, он знал и ранее, по опыту собственной божественности и благодаря мудрости проглоченных эльфов. За сам урок унижения и запудривания мозгов, конечно, стоит сказать спасибо. Но и это он предполагал, а краем сознания был уверен в чем-то подобном. Кроме попытки убийства — это явилось полной неожиданностью…
«Лучше научил бы меня контролировать эмоции! — мысленно проворчал Рус. — Чтобы я вовремя одумывался… спасибо за напоминание о заемной Силе и… все, пожалуй. Ничего нового. Ну ты и хитрец, папочка, не ожидал… вот, заполучи еще одно открытие, Владимир Дьердьевич. Меркурием — повеселил, не более. И зубы заговорил, разумеется… Ха! Не надейся, папуля, не поверил я в свою неуязвимость. Не только Воля, но и тело мое нетронутое, в Силе сохраненное, меня спасло. А ты об этом не подозревал, а то бы… Да о чем я?! Божественные шарады разгадывать бесполезно! Знал — не знал… какая разница?! Обижаться глупо, да и поздно уже… А не зря я «универсальную защиту» сделал, без тела мне стопудово кирдык. Черт, в нем Сила заемная. Хотя Гнатик… ты потерпи, сыночек!.. держится. В Словах человеческим разумом до конца не разберешься, поумерь гордыню, Владимир… И я понимаю, Френомчик, ты — Бог и все твои «советы» далеко не всегда пустой треп, но как ты мне надоел! И не люблю я долго копаться в головоломках — ты же знаешь. Главное уяснил: помощи нет и не предвидится… возможно, даже, наоборот. Предупрежден — вооружен. За это самое искреннее тебе спасибо!.. А ведь любопытно, черт побери, где это я сотни лет болтался? Чуть со скуки там заново не сдох и, вроде бы, какие-то тайны мироздания постиг… ладно, потом. К чертям собачьим все! Так что, адью, папочка! Пошел я Игнатия, кровиночку мою спасать… Бли-и-н, гадюка же не отстанет… все настроение испортила, сука…», — Рус скривился, дернулся всем телом, отряхиваясь от неприятных мыслей, и открыл глаза, в которых мимолетное смятение сменилось решимостью.
Вопрос: готов ли он ради жизни своего сына пожертвовать тысячами других пока еще не рожденных Гнатиков, остался без ответа…
Рус плавно встал на ноги, поднимая собой обнимавшую его жену. Для удобства она переместила руки выше, обхватила крепкую шею мужа.
— Итак, Солнце, чтобы больше я твоих слез не видел. И ярую молитву тоже. Потом объясню, почему. Действуем по плану… ничего не изменилось, девочка моя, — на последних словах твердость его тона дрогнула. Гелиния поняла, что её непобедимый Русчик в этот раз потерпел поражение. Её сердце заполнила горечь.
Еще сильнее, как только могла, она прижалась к супругу. Ухо ловило гулкие раскатистые удары его сильного страстного сердца. Их уверенный ритм успокаивал… В истерзанную горем душу постепенно возвращались былые надежда и вера. А любовь никуда и не сбегала…
Гелиния никому не сказала о неудачной попытке Руса «договориться с Богами». Передала правление княжеством брату Мамлюку и скромно, как обычная, воспитанная в лучших тирских традициях жена, осталась ждать мужа. Она порывалась было пойти с ним, но услышав один раз: «Нет. Оставайся здесь, но всегда будь готова», — осталась без пререканий. Теперь княгиня ходила по дворцу исключительно в скромной зимней тунике, скроенной по гроппонтской моде. Терпела духоту, охлаждала себя специальными структурами, но не снимала гроппонтский наряд даже ночью.
Столица княжества Гроппонт, Понтинополь, занимала оба берега широкого полноводного устья реки Понта-торе[14], связанных местной достопримечательностью — высоким однопролетным каменным мостом, который держался не только благодаря структурам Хранящих: он пережил лишение Силы во время последней «Ссоры Богов». В связи с этим, народная молва быстро переименовала это чудо строительного искусства из «Подарка Величайшей» в «Славу не Падшему», имея в виду, конечно же Тартара, почему-то устоявшего под натиском Геи. Вольная игра слов забавляла обывателей, в большинстве своем людей рисковых занятий: моряков и купцов с многочисленными приказчиками, помощниками, перекупщиками, вкладывавших и свои и заемные деньги в ненадежное фрахтование. И если кушинги делали то же самое, скрепя сердце, семь раз перепроверив, помолившись Гиду и Эю, заранее пожертвовав долю Меркурию, то гроппонтцы покупали, продавали, перевозили товары с какой-то лихостью, прося помощи, разве что, у богини Удачи. И не признавали «скучную» розницу, предпочитая опт. Чтобы прибыль — так сразу! А нет — не судьба. Поэтому в здешних портах, коих было целых четыре штуки: по паре на левый и правый берега, сновало множество инородцев, в том числе и кушинарского происхождения, скупавших у местных торговцев «все на корню». Либо, наоборот, выставляя на продажу свои крупные партии всевозможного товара. Гроппонтские князья, в отличие от тех же кушинарских правителей, никогда не задавались целью хоть как-то оградить свой рынок от Торговых домов остальной ойкумены. Возможно, в том числе и по этой причине, а не только лишь из-за «безбашенности» здешних коммерсантов, государство не отличалось особым богатством, а гроппонтские купцы не имели такого влияния в ойкумене, как их кушинарские коллеги. И это при наличии на севере княжества каганского пятна. Пусть небольшого и не такого богатого, как эндогорское с жемчужиной — Кальварионом, но все же.
