– А Уника как же? – глупо спросил Тейко.
– И Уника со мной, – Таши усмехнулся и добавил:
– Не надейся, тебе не оставлю.
– Тьфу на тебя! – оскорбился Тейко. – Не нужна мне твоя брюхатая мангаска! Сгинете оба, туда вам и дорога! Проваливайте!
Тейко круто развернулся и пошел прочь, раздраженно сшибая ременной петлей пращи верхушки перезревшей валерианы и кипрея, давно растерявшего свои летучие семена.
* * *
Таши не соврал молодому охотнику, хотя и не сказал всей правды.
Собственно говоря, всей правды он и сам не знал. Просто, несколько дней назад в его только что отрытую землянку зашел Ромар. Посидел, одобрительно глядя на зарождающееся хозяйство, похвалил молодых, а потом спросил как бы невпопад:
– Жалко, поди, было бы бросать этакие хоромы?
– Чего жалеть-то? – проворчал Таши. – Нора, она нора и есть. Такую отрыть – два дня работы.
– Что ж, – задумчиво произнес колдун. – Значит, не так обидно уходить будет, – и, видя, что от него ждут объяснений, добавил:
– Хочу вас с места сорвать. Есть у меня одна задумка, но какая – покуда открыть не могу.
Сразу скажу одно – путь предстоит немалый. Лучше бы, на зиму глядя, и не выходить, да время не терпит. Вы и сами видите, в лесу нам не житье, благодарение предкам, если половина родичей до свежей травы доживет. Лучше уж в дороге пропасть, не так обидно будет.
– Нечего нас отпевать прежде времени, – суеверно перебил Таши. – До сих пор не пропали, как-нибудь и дальше выберемся.
– …да и вам будет удобней, – продолжал Ромар, словно его и не прерывали, – а то сейчас люд успокоился, а как голод подожмет, глядишь, опять объявятся любители искать виноватых.
– Пусть попробуют, – рука Таши потянулась к топору.
– Мы согласны идти, – примиряюще произнесла Уника. – Вы же оба знаете, я люблю бродяжить, мне это в охотку.
– А дойдешь ли? – забеспокоился Таши.
– Чего не дойти-то? Малышу на свет только летом появляться. За этот срок можно до края земли дошагать и назад вернуться. Только собраться надо, одежду теплую справить, запасец скопить. А то мы сейчас, почитай что голые.
– Недели тебе хватит? – строго спросил Ромар.
– Я постараюсь. Шить придется много, могу и не успеть.
Уже на следующий день они собрали то, что не требовало специальной подготовки. Инструмент, оружие, сотня всяких мелочей, без которых не обойтись в дороге, были подготовлены и отчасти сложены в два заплечных мешка. Не первый раз приходилось им отправляться в путь, давно уже знали и Таши, и Уника, что следует собирать. Правда, на этот раз брали больше чем обычно оружия: охотничьего и боевого, против недоброго человека. Тут уж приходилось строго отбирать, что взять с собой, а что оставить, сдав за ненадобностью Стакну. Два топора с собой не потащишь, рабочим драться несподручно, а боевым работать и вовсе никак. В конце концов, Таши, посовещавшись с Ромаром, остановился на рабочем инструменте, с которым привык ходить в прежние походы, а вместо боевого, из черного диабаза, топора взял деревянный меч с желтыми кремневыми накладками. Таши было из чего выбирать – оружия в роду оставалось куда больше, чем воинов; во время бегства люди бросали что угодно, но не воинский снаряд.
Так что оставалось разжиться только зимней одеждой и сколько-нибудь приличным запасом пищи. Но если еду можно было добывать в пути, то выходить из дому без теплых вещей, значило отправляться на верную гибель.
В этом деле великую помощь оказал им Стакн. Мастер, деливший теперь на пару с Матхи всю власть в роду, видимо знал, куда наметился Ромар, и затею его одобрял. Во всяком случае, он переговорил с охотниками, и Уника получила из скудных родовых запасов мех и овчину, чтобы сшить зимние обновы всем троим. Теплые постолы, кожаные, мехом внутрь, штаны, нагольные тулупы-охабни, шапки и даже две пары теплых рукавиц, без которых мигом можно обезручить в зимнем лесу.
Неудивительно, что Уника была так занята в последние дни, что даже часть домашних дел переложила на Таши. Впрочем, для охотника не зазорно самому испечь в углях пойманную тетерку или глухаря.
Увидав Таши, Уника оставила рукоделье, целомудренно, как и полагается супруге, поцеловала Таши в щеку, порадовалась добыче, а потом попросила последить за очагом, пока она будет бегать по делам.
– К Стакну надо заскочить, швейный приклад поправить. Я быстро.
Таши кивнул и принялся разводить на воде глиняную кашицу, чтобы обмазать ею птицу, прежде чем зарыть ее в угли.
* * *
Стакн сидел возле наспех вырытой землянки и, привычно стучал камнем.
Неведомым образом он сумел сохранить во время разгрома и бегства весь свой инструмент: плоские куски красного наждака, костяные сверла, отбойники с округлым концом. Водился у него и кремень, хотя в этих краях если что и встречалось, так только белый известковый камень, годный разве для рисунков, да порой находился гранит – вещь еще более никчемная, поскольку состоит разом из многих сущностей и колется самым прихотливым образом, но только не так, как надо мастеру. Так что и в этом не угодил людям лесной край. Не получится вернуть свои земли, и должны будут потомки ходить в многодневные походы на опасный юг за кремневыми желваками для ножей, топоров и всякого скарба. Дома кремень под ногами валялся – наклоняйся и выбирай, какой кусок приглянется. Кремнем род торговал – не со всеми, разумеется, а только с настоящими людьми из знакомых родов. Торговля была поставлена прочно, менялись часто и без обмана. Выгодно было всем, потому и с незнакомцами не спешили ссориться, а бывало и помогали, если были уверены, что встретили не чужих, а настоящих людей. Приречный кремень уходил в неизмеримую даль, в обмен родичи получали сурик, киноварь, малахит, охру, мамонтовую кость и шкуры редких зверей, каких не водилось возле Реки. А не будет кремня – не станет и торговли. Тоже сласти мало.
Но пока Стакн имел материал, мог работать и работал. С удивлением и тайным испугом Уника увидела, что перед Стакном лежит обломок священной каменной дубины: символа рода, в котором словно в яйце сосредоточена вся мощь человека, сила его предков. Нефрит считался мужским камнем, недаром даже формой святыня напоминала огромнейший уд, и женщины старались не смотреть на этот камень слишком пристально, чтобы не навлечь на себя гнев мужей и не коснуться ненароком кровавой мужской магии.
А теперь Стакн, насвистывая и, по всегдашней своей привычке, бормоча под нос, вертел зеленый камень и осторожно окалывал его, как всякий иной обломок, из которого намеревался смастерить что-то на потребу сородичам.
– А тут лишку выпирает, – напевал Стакн, – это надо удалить. Но не так, а вот так. Так-то будет хорошо…
