— Мой Повелитель, — услышав шаги, Алесса присела в изящном реверансе. Она расцветала на глазах, превращаясь из неказистого побега в гордый дикий эдельвейс, растущий на подветренных склонах Поднебесной Цепи — там, где ближе солнце. Вот только это отчуждённое «Повелитель»…
— Не нравится? — глядя на роспись, без околостей спросил император.
Девушка замялась, прикидывая, как ловчее соврать, но сейчас Аристану не было нужно её умение красноречиво изворачиваться.
— Что, по-твоему, смотрелось бы здесь уместно?
Алесса деловито прищурилась.
— Может быть, Океан с барашками пены и торговые галеоны об алых парусах. Может, Рассветный Каскад и храм над ним. Может, золотые грифоны, а, может, крылатые волки… не знаю. Образы есть, но они никак не сложатся воедино.
— Тогда тебе стоит посоветоваться с братьями Расстрельными.
Быстрый взгляд из-под ресниц.
— Со знаменитыми архитектором и художником?
— Да. Некогда Вафей расписывал опочивальню, которая стала твоей.
— Не уверена, что господа Расстрельные выслушают мнение провинциалки, даже если платье ей жаловал сам Повелитель. — Было ясно, что девушка не то хотела сказать, да упрямство взяло верх.
— Они выслушают того, чьё мнение интересно Повелителю. Я давно хотел обновить интерьер, да всё руки не доходили. Я показал им твою работу в Бирюзовой Комнате…
— Ой, мама…
— Я имел в виду твою часть работы, а не вашу коллективную мазн… роспись. После Ярицы они возьмутся за работу, и, если хочешь, попробуй себя в качестве подмастерья. Вафей не против, заодно поучишься у него… Задаток и деньги на расходы получите после праздников. Не боишься попробовать?
В голубых глазах сверкнули шальные огоньки.
— Не боюсь!
Жутковато ночью в зимнем лесу даже бесстрашной кэссиди. Волки оборвали песнь на высокой, надрывной ноте, и смолкли. Вроде бы, тихо, но чувствуешь, что ты здесь не одна. Протяжно подвывает в чащобе, и не знаешь, то ли ветер это шалит, то ли зверь какой бродит, то ли нечисть. Любой скрип, любой треск — и хочется разрядить арбалет наугад во тьму. То ли притаиться, то ли заорать… Лишь бы всё кончилось. Хоть чем-нибудь.
Хворост прогорал быстрее, чем рассчитывала Ирэн. Не хватило бы до рассвета. Она подбросила в костёр последнюю жиденькую охапку и потёрла поясницу. Так можно все придатки отморозить. Вспомнилась жаркая Катарина-Дей: залитые солнцем площади, величественные храмы Ларов, окружённые колоннадами, златоверхий дворец династии Нэвемар, стоящий в самом сердце огромного парка. Город, в который кэссарица должна вернуться с победой, и тогда простой люд падёт ниц, но правительница велит им встать и возрадоваться вместе с нею грядущей эпохе перемен. Золотой Век наступит. И по правую руку владичицы будет стоять белокрылый мужчина в сияющем доспехе и плаще с чёрно-алым скорпионом. Как это будет прекрасно и величественно…
Ирэн уже поняла, почему Дан пошёл в деревню один. Забеспокоился, как бы кэссиди не начала препираться со смердами. Ну вот, добеспокоился. А она бы не начала, не глупая же, чтобы дважды на одни и те же вилы наступать. Ох, ви-и-илы… Сам же на них и напоролся. К каким страшным последствиям приводят недосказанность и недоверие, а ведь мог просто объяснить причину своей тревоги. Телепортировались бы оттуда и сейчас не в лесу на еловых лапах лежали, а в тёплой постели какой-нибудь корчмы.
Армалина вернулась уже женщиной лет тридцати пяти внешне, высокой и рыжей, как Ирэн, но светлокожей. Она приволокла чудные сани без полозьев, состоящие из двух жердей, скреплённых отрезом плотной ткани.
— Ну, взялись! — распорядилась кицунэ, беря Дана подмышки. Вдвоём женщины переложили его в волокушу (так назывались сани), которую можно было использовать как носилки, и Армалина, укутав аватара прихваченным из дома одеялом, вгляделась в его лицо. — Симпатичный эльфёнок, и крепкий.
— Почему эльфёнок?
— Да ему лет пятьдесят или около того. По их меркам — сущее дитя.
Н-да, вот тебе и зрелый опытный мужчина. Дедушкой себя называет. Понятно теперь, почему Дан порой выкидывает фортели, достойные проказливой пацанвы из дворцовой прислуги. А его братец, выходит, вообще пелёночный младенец.
Кицунэ оказалась очень сильной, а вот у наследницы уже через десять минут ходьбы руки и ноги чудом не отваливались. Однако на предложения сделать передышку она отвечала решительным отказом. Давным-давно, когда маму нашли мёртвой, придворный целитель, покачав головой, со вздохом сказал: «Вот если бы парой минут раньше…»
Низенький домик, заметённый по самые окна, выглядывал из снега, как гриб. От калитки в плетне к избе была проторена дорожка, такие же тропки-лазы уводили в сторону какого-то сарая.
— Мой уж четвёртый день на обходе, двор расчистить-то и некому! — словно оправдываясь, чуть смущённо сказала ведунья, отпирая висячий замок.
Значит, с мужчиной живёт, поняла Ирэн. А, может быть, с самим лешим или ещё какой нечистью. В детстве кэссиди нравилось слушать неверрийские сказки, в том числе о ведунах и ведуньях, милующихся чуть ли не с мракобесами. Сказки страшноватые были, но справедливые и с обязательной моралью в конце. Добро, преодолев уготованные судьбой тернии, всегда побеждало зло, и девочка верила, что и в жизни так должно быть.
Внутри избушка оказалась просторнее, чем можно было предположить. На стенах головками вниз висели букеты сухих цветов; полки были заставлены закупоренными банками и бутылками. По правую руку от двери в комнату находилась огромная печь с лежаком, в дальнем углу притулилась узкая деревянная кровать. Ирэн думала, что в неё уложат Дана, но Армалина обдала кипятком длинный стол и засучила рукава.
Крови было немного. По крайней мере, когда Дана пользовал тюремный целитель, её вылилось на порядок больше. Помощь Ирэн свелась к минимуму: принеси, унеси, подай, оботри. Аватар, вроде бы, не чувствовал боли, а девушка недоумевала, отчего хвалёный дар бездействует. Регенерация полукровки была не мгновенной, но несколько часов — это слишком. Может, отравили чем? Или слишком много крови потерял?
Наконец, ведунья прикрыла обработанные раны чистыми бинтами, и Дана перенесли в постель. Ирэн присела на самый краешек.
— Он скоро поправится?
— На всё воля Кружевницы… — почему-то Армалина отвела взгляд. — Пойду дровишек принесу, а ты покуда подбрось, что есть.
Дровишек в доме нашлось четыре штуки и все скопом отправились в пламенеющий угольями зев прогоревшей печки. Так, теперь заслонку закрыть и крючок набросить. Делов-то! А нянюшка рассказывала, будто неверрийская печка что дикий зверь — каждую по-своему приручать надо. От печки потянуло дымом, но так, наверное, и должно быть.
