Наконец, ведунья прикрыла обработанные раны чистыми бинтами, и Дана перенесли в постель. Ирэн присела на самый краешек.
— Он скоро поправится?
— На всё воля Кружевницы… — почему-то Армалина отвела взгляд. — Пойду дровишек принесу, а ты покуда подбрось, что есть.
Дровишек в доме нашлось четыре штуки и все скопом отправились в пламенеющий угольями зев прогоревшей печки. Так, теперь заслонку закрыть и крючок набросить. Делов-то! А нянюшка рассказывала, будто неверрийская печка что дикий зверь — каждую по-своему приручать надо. От печки потянуло дымом, но так, наверное, и должно быть.
— Вьюшка… — слабый голос оторвал от праведного самолюбования.
— А?
— Вьюшку открой, иначе задохнёмся… — Дан показал глазами на колечко, торчащее из прорези в кладке. Ирэн потянула за него, и наружу выплыла прямоугольная металлическая пластина.
— Ни на минуту нельзя тебя, барыньку белорукую, оставить.
— Вот и не оставляй! — парировала Ирэн радостно и немного сердито. Она вернулась на кровать и взяла союзника за руку. Дан пошевелил пальцами, лицо помрачнело ещё больше.
— Они даже кольцо забрали…
— Оно так важно для тебя?
— Это подарок.
— От женщины?
Тот ответил не сразу, но твёрдо:
— Да.
Хотелось знать, кем та женщина приходилась аватару, что он к ней чувствовал, насколько была важна для него, но слишком уж плохо Дан выглядел для подобных расспросов. Кажется, он угасал прямо на глазах. Ирэн решительно взялась за цепочку.
— Кольцо у меня, не волнуйся. Вот, возьми.
В тусклых глазах вспыхнули живые искорки, пепельные губы тронуло подобие улыбки.
— Не надо, оставь себе… Оставь на память.
— Дан, хватит! Всё будет хорошо, ты поправишься! — Ирэн перепугалась по-настоящему. Куда делась его вечная бравада и неиссякаемый оптимизм?!
Аватар улыбнулся шире и сжал её руку крепко, как мог.
— Ты, главное, иди в горы к царю Рахмеду, как мы решили. Там хорошо знают Ярини, да и меня кое-кто помнит… Сошлёшься на нас с ней и передашь то, что я тебе сейчас скажу. По законам гор, гость, приглашённый в дом, становится другом, и тебя не выдадут никому…
— Прекрати! — отрезала Ирэн. — Ты не посмеешь меня бросить! Ты… ты обещал защищать!.. Это… это не по-мужски просто!
— Эгоистка ты… — опустив ресницы, с непонятной интонацией прошептал парень. Затем вдруг резко, решительно открыл глаза. — Пообещай мне.
— Что?
— Просто пообещай.
— Ну, обещаю… — неуверенно пробормотала кэссиди. Лишний раз волновать Дана не хотелось, и так еле держится.
— Сожги моё тело дотла. Не хочу коротать вечность деревом.
Это прозвучало так пугающе просто, что Ирэн не сразу осознала смысл просьбы. Несколько ударов спустя сердце сжалось в комок и подкатило к горлу. Кажется, он с ума сошёл. Нет, оба сошли с ума, только один ерунду городит, а другая ему верит. Какие деревья?! Какие костры?!! А как же кэссарица в венце Четырёх Стихий и белокрылый мужчина, за руку возводящий её на престол?!! И люди, ликующие на заре Золотого Века?!! И сверженный Совет Семерых?!!
— Дан, ты мне нужен. Очень нужен. Я просто не смогу в одиночку со всем справиться.
— Ты справишься, ты сильная. Ирэн, ты не поверишь, но сейчас мне тоже очень страшно. В Ветлюге я повстречался с ядовитым существом, сильно попортившем мне кровь, так что на дар надежды нет. Просто выслушай меня и не перебивай, иначе боюсь не успеть…
И кэссиди поняла: всё. Не будет сказочного волшебства, Иллада-Заступница не смилостивится над другом своей подопечной и единственный шанс из ста ему не выпадет. Армалина ушла, чтобы дать им время попрощаться наедине. Неверра, которую Ирэн с детства считала страной оживших сказок, на самом деле оказалась царством ночных кошмаров, где сильное, мудрое и справедливое добро гибнет не от меча зла даже, а от руки людей, превращённых в зверей самой жизнью.
По щекам потекло, с подбородка закапало. Наклонившись, Ирэн поцеловала пышущие жаром губы. В последний раз.
— Я слушаю, Дан. И костёр я сама сложу, обещаю.
— Спасибо.
Он торопливо заговорил, лишь изредка позволяя себе короткие передышки, чтобы перевести сбившееся дыхание и набраться сил. Последних сил, растраченных на девушку, которую так и не признал своей Повелительницей. Дан предостерегал от опасностей, поджидающих одинокую путницу на бесконечных неверрийских трактах; рассказывал о правилах поведения в различных слоях общества, обычаях и суевериях; о ценах на товары, правилах торга и прочем, прочем, прочем… В голове всё перемешалось сразу, но Ирэн знала, что в нужный момент память среагирует быстро и верно. Под конец заставил выучить заковыристую фразу на каркающем горском наречии, которая должна послужить паролем в царский дом. Вот и конец сказки.
Закончив, Дан с заметным облегчением закрыл глаза. На лбу выступили бисеринки пота. Красноречивому балагуру нелегко далась эта речь. Приподняв его голову, Ирэн поднесла к серым губам глиняную кружку с отваром. Сделав последний глоток, Дан выгнул брови домиком, и эта привычная уже ирония ножом резанула по сердцу, смёрзшемуся было льдинкой, да вновь облившемуся кровью.
— Знаешь, при такой-то жизни, что была у меня, я думал, что последний стакан воды мне подаст какой-нибудь бродяга… ну, или жрец из казённой богадельни, куда я попаду после неудачного мордобоя в пивнушке самого низкого пошиба. Или что я сам послужу ёмкостью для какой-нибудь кровососущей нежити. На красавицу, тем более, голубых кровей я и не рассчитывал.
— А я красивая? — спросила Ирэн, силясь, чтобы вновь не заплакать.
— Очень красивая.
— Я рыжая и у меня веснушки.
— Тебя солнышко любит, — заметив недоумение на её лице, Дан ухмыльнулся, и стало ещё горше. — Это — неверрийская поговорка.
— Я запомню.
— А я посплю, пожалуй. Устал… Да, когда дрова прогорят до угольев, задвинь вьюшку, иначе весь жар уйдёт.
— Угу, — Ирэн зажала рот ладонью.
До последнего аватар оставался телохранителем девушки, которую так и не признал Повелительницей. Тик-так, время шло, а Армалина всё не возвращалась. Вроде бы, дверь скрипела, но, пока Ирэн соображала обернуться, вновь закрылась. Неприятно, наверное, ведунье в сенях мёрзнуть, но кэссиди было на неё наплевать. Вообще на всё наплевать, включая саму себя. Сердце Дана пока билось: тик-так, тик-так, тик-так… Держа руку на его груди, Ирэн ждала, что каждый удар станет последним. Но они всё толкались в ладонь, один за другим, как ход часов — вечный, если заводить вовремя. Несильные, но ровные, и оттого глупая, наивная надежда не хотела оставить кэссиди в покое.
