То, что Псиведьма представляет опасность для Маржаны, Ян Григорьевич понял сразу. Как только узнал о наличии у убитого Колы близкого родственника. Знал он и о поездке Колганова к Молодецкому кургану. Теперь местоположение Храма Солнечных известно. Более того, Колганов своими собственными глазами наблюдал за Священным очагом, ощущал изливающееся тепло.
Ян Григорьевич в этот момент даже ощутил к журналисту жгучую зависть.
Всего в нескольких шагах от костра. Почему на его месте был не я?..
Раз Колганов, по личной инициативе сорвавшийся в Жигули, видел костёр, то в следующий раз он направится туда целенаправленно - Псиведьма поведёт его в Храм. И он, Ян Григорьевич, здесь обязан не промахнуться. Не имеет на это права.
Но совершенно неожиданно вылез неприятный момент: костёр Солнечных оказался скрыт от Холодных. Ведь Маржана, а с нею и сам Ян Григорьевич, не смогли увидеть огонь. Значит, и Храм также окажется недоступен для холодного взгляда. Этого Ян Григорьевич никак не ожидал. Перспектива зябкой смерти довлела всё сильнее, ощущалась почти физически.
Он невольно поёжился от страха.
И сразу же постарался принять спокойный вид, чтобы дочь ничего не заметила. Ведь, как он может её чувствовать, так и она обладает этой способностью, пусть и ограниченной.
Но ещё остаётся шанс.
В рукаве Холодных имеется козырь.
- Мы тоже не лыком шиты. - Ян Григорьевич прищурился. - Следуй за мной. Настало время смерти.
Маржана проследовала за отцом в лифт, и тот начал опускаться. Становилось холоднее и холоднее. Кабина слегка вздрагивала и покачивалась, а свет потускнел. Девушке стало страшно. Отец смотрел в сторону, на стенку кабины, и молчал. Черты его лица заострились и приобрели доселе не виденное выражение. Лифт, монотонно поскрипывая, продолжал движение вниз. Казалась, прошла целая вечность и они, по идее, должны находиться в центре земного шара.
Или в аду...
Наконец, когда побледневшая и осунувшаяся Маржана сбилась со счёта, кабина вздрогнула и замерла. Двери распахнулись, и они шагнули на отбрасываемую лифтом световую дорожку, короткую и сужающуюся к концу. Когда же двери закрылись, оказались в кромешной темноте, по периметру окружённые шипящими и потрескивающими факелами.
Лишь темнота, горящие, но ничего не освещающие факелы...и холод. Пронизывающий, пробирающий до костей.
- Где мы? - оказалось, и голос её дрожит.
- Мы в нашем Храме, Маржана, Храме Холодных. Ведь не только у Солнечных есть свой Храм.
Девушке казалось, что сейчас она потеряет сознание. Она сделала усилие, чтобы удержаться на ногах, но покачнулась. А когда вновь открыла глаза, почувствовала, что возлежит на ложе, больше напоминающем алтарь. Факелы по периметру оказались ближе, и она ловила их тепло. Но, всё равно, этого оказалось недостаточно.
А присмотревшись внимательнее, увидела, что каждый факел покоится в руках фигуры, облачённой в чёрную рясу с длинным капюшоном, полностью скрывающем лицо.═
- Скоро ты согреешься, дочь моя. - Голос Яна Григорьевича прозвучал совсем близко, но как-то неестественно, по неживому. И эта перемена заставила Маржану вжаться в алтарь. - Скоро ты согреешься, в отличие от меня.
Ей захотела встать, или хотя бы спросить, что происходит, но ослабевшее тело отказалось повиноваться. В руках отца что-то блеснуло. Она сосредоточила взгляд на предмете.
Обоюдоострый кинжал с чёрной рукояткой.
- Атам поможет нам. Змея проглотит солнце.
С этими словами Ян Григорьевич легко провёл клинком по венам дочери.
Маржана не чувствовала боли. Скорее, по тёплой, стекающей вниз влаге догадалась, что происходит.
И покорно закрыла глаза.
Дождавшись, когда последние алые капли покинут тело жертвы, Ян Григорьевич возложил Атам, священный кинжал Холодных, на грудь дочери. На остывающем теле Атам начал терять форму, расплываться. Удлиняться и сворачиваться, приобретая форму чёрной змеи. Змея подняла голову, осмотрела окружающее пространство, и зашипела. Длинный, раздваивающийся на конце язык прикоснулся к лицу Яна Григорьевича. Тот закрыл глаза и перестал дышать. А когда открыл, то увидел впившегося в шею Маржаны гада.
Ян Григорьевич сделал шаг назад и опустился на колени. Фигуры с факелами в руках последовали его примеру. Так продолжалось до тех пор, пока пресмыкающееся не забилось в конвульсиях.
Внутри пульсировало чувство...жалости...сожаления о содеянном...скорби...несправедливости? Ян Григорьевич не знал природу этого ощущения. Явившись впервые, оно накатило огромным комом и придавило. И сейчас, глядя на дочь, вернее, на то, что от неё осталось, чувствовал смертельную пустоту. Настолько мрачную и безысходную, что почти покаялся в содеянном.
Ещё хотелось умереть. Да, умереть.
Сейчас он не только не боялся смерти,
впервые
но призывал её. Страшную. Прекрасную. Утоляющую все земные желания, страсти и боль.
Боль - вот что он чувствовал. Руки дрожали, а в глазах блестели слёзы.
Неужели я умею плакать?
Её окружает огонь. Плотным кольцом. Без шанса выбраться. Впрочем, она и не собирается ничего предпринимать.
Пусть произойдёт то, что должно произойти.
Огненное кольцо сужается, подступает ближе и ближе. Сначала она захотела испугаться...
Захотела испугаться...странно звучит, не правда ли?
но потом передумала и...заставила себя расслабиться. Впрочем, безуспешно. Расслабиться не получалось.
Пусть случится то, что должно случиться.
Вот уже огонь совсем рядом. Слышно его дыхание, мягкая поступь.
