Она сказала, что через несколько дней поедет в Цестеф: собиралась искать там бабушку с курами, но сейчас бабушка затерялась где-то в Рескидде, и в Цестефе Неле никто не ждал. Лонси ничего не имел против ее отъезда, но решил, что пока отмежевываться от дикарки не станет. Во-первых, это было бы непорядочно и глупо, ведь они вместе попали в переплет и Неле, почитай, спасла его от куда больших неприятностей, а во-вторых, рядом с ней Лонси было немного спокойней.
Ночь уже наступила, когда маг и горянка отыскали подходящую гостиницу. Они обошли несколько кварталов и в конце концов вернулись обратно к вокзалу. По документам Динрем с Цинелией оказывались не то родней, не то супругами; было Лонси оттого неловко и нехорошо, но зато получалось немного сэкономить, сняв не две комнаты, а одну. Стыдливости приличных барышень дикарка не ведала. Лонси не стал ей говорить, что аллендорка никогда не согласилась бы жить вместе с посторонним господином. Зачем?
Записывал постояльцев сам хозяин. Наметанным взглядом оценив ботинки, чемодан и часы Лонси, он вслух удивился, почему господин Леннерау экономит на удобствах, в том числе и своей юной супруги. Не лучше ли взять номер чуть дороже, но намного удобней?
Юцинеле потупилась, а Лонси солгал, порадовавшись своей находчивости:
– Почтеннейший, мы рады были бы! Но на вокзале у госпожи Леннерау вытащили кошелек. Счастье, что мы не хранили все деньги в одном. У меня дела, и меньше, чем за две недели, я с ними никак не управлюсь...
Горе и растерянность, сквозившие в его учтивой речи, были искренними.
Рескидди покачал головой, подумал, черкая что-то в журнале, и сказал, что ему стыдно за свой город, который так встречает путешественников. Если удобства для четы Леннерау не столь важны, в то время как они сильно стеснены в средствах, он может предложить выход. Его отель состоит из двух корпусов, старого и нового. Старый он продает соседнему, дорогому отелю: скоро его снесут, чтобы расширить прилегающий к отелю сад и поставить там эстраду. Возможно, через несколько лет придется продать и это здание, а ведь здесь работали четыре поколения его предков...
Лонси сочувственно покивал.
– Сейчас в старом корпусе снимают отделку, – сказал хозяин. – Но летом работа подвигается медленно. На первом этаже все цело, мебель стоит, работает водопровод. Если пожелаете, я поселю вас туда. За четверть цены. Конечно, это грустно – так экономить...
Печально улыбнувшись, Лонси поспешил рассыпаться в благодарностях.
– Хорошо, – сказал хозяин. – Коли уж там все равно пусто, располагайтесь в угловом номере. В нем два окна и легче переносить жару. Я не стану отпирать нижнюю дверь для вас одних, а то местные умельцы вынесут мебель ловчей, чем у вас вытащили кошелек. На третьем этаже есть мостик, который соединяет корпуса.
Получив ключи, они отправились по указанному пути. Мостик над улицей оказался открытый, словно над рекой, с красивыми коваными перилами. Лонси, уставший до полуобморочного состояния, смотрел под ноги и видел только узкую мостовую внизу, выщербленную, как зубы Юцинеле. Горянка шла впереди. Когда она остановилась, маг едва не налетел на нее.
– Что? – пробормотал он.
– Шмотри-ка, – сказала Неле.
Лонси поднял глаза – и замер.
Алмазный небосвод короновал Рескидду.
Ночь опустила прохладную руку на лицо города, и Рескидда очнулась от дневного бредового сна; по улицам проносились паровики, повсюду горели окна, свет мощных заклятий озарял крыши храмов, прогулочные лодки плыли по каналам, как огненные цветы. Доносилась музыка: арфы и флейты, хрустальные гармоники, чьи голоса походили на голоса звезд, и маленькие барабанчики, название которых Лонси забыл. Пели на риеске: пели в храме гимны Арсет, пели в ночных тавернах шальные куплеты, пели о любви на широких улицах и у каналов. Маленькие воздушные шары уносили в небо цветные фонарики.
– Прекрашно как, – сказала Неле.
Безжалостная Рескидда, все отобравшая у них днем, ночью радовалась и цвела, забыв о них.
С одной стороны скучно серели крыши пристроек, навес для паровиков и угол грязного переулка. С другой расплескался зеленью сквер и поднималась другая гостиница, вдвое выше, украшенная лепниной и башенками, – должно быть, та, дорогая. Крыша меж башенок была плоская, и по ней, как по улице, гуляли люди, роскошно одетые, богатые, беззаботные... дальше был маленький особняк, красивый как игрушка, еще дальше – ресторан, стены которого на всем первом этаже были стеклянные и открывали внутреннее убранство, пышное, как в каком-нибудь дворце. Гирлянды цветных огоньков протягивались по ветвям деревьев здесь и там, уличные фонари струили белый и свежий свет.
Лонси прикрыл глаза.
– Пойдем, – сказал он.
Неле, завороженно смотревшая на ночной город, послушно шагнула.
Добравшись до своей обшарпанной комнатки, они отворили окна, снаружи забранные решетками. Ветерок в самом деле проносился насквозь, освежая. Лонси опустился на жесткую, точно костлявую постель, посидел немного, вздохнул, перебрался на продавленный диван. Поделил купленную по дороге снедь – косичку из теста и подвяленного мяса, отдал Неле половину. Налил в гостиничные стаканы воды из умывальника.
– Я уже не могу, – сказал он. – Падаю. Давай спать.
А утром Неле не встала.
Она лежала бледная, покрытая испариной, изредка ломкими движениями пыталась закутаться в тонкую простыню: летнее утро Рескидды было жарким и становилось все жарче, но Неле мерзла сильней и сильней. Ее бил озноб. Обмирая от ужаса, Лонси разыскал в шкафу зимние одеяла, насильно влил в девушку два стакана воды – пить ей было, кажется, больно, она мотала головой, не открывая глаз и ничего не говоря. Потом маг сел подальше от больной и стал напряженно вспоминать все медицинские заклинания, которые знал сам и о которых слышал от матери.
Помнил Лонси многое, но медиком не был. Он рискнул бы лечить то, что легко поддается магии: открытую рану, простуду, некоторые отравления, еще полдесятка болезней, простых для распознавания и не требующих многосоставных схем. Неле же явно подцепила какую-то южную заразу, и что с нею делать, Лонси не знал. Нужен был местный врач. Маг побежал к хозяину гостиницы, и тот отправил девчонку-посыльную к доктору, который хорошо знал болезни чужеземцев.
– Так бывает, – утешительно сказал хозяин, глядя на посеревшего Лонси; наверняка думал, что приезжий тревожится о жене. – Рескидда не всех северян принимает легко. Есть болезни, которыми только иностранцы и болеют, и Исен крысу на этом съел.
Исен Элат, доктор, приходился хозяину гостиницы зятем.
Он оказался необыкновенно похож на самого Лонси, только волосы господина Элата были не темные, а ярко-золотые, как обычно у рескидди. И вел себя доктор не в пример уверенней: спокойно распоряжался, скупо объяснял, равнодушно успокаивал. Лонсирем узнавал манеру, общую для всех медиков мира; поневоле вспоминалась мать, и сердце угрызала тоска.
