Исен Элат, доктор, приходился хозяину гостиницы зятем.
Он оказался необыкновенно похож на самого Лонси, только волосы господина Элата были не темные, а ярко-золотые, как обычно у рескидди. И вел себя доктор не в пример уверенней: спокойно распоряжался, скупо объяснял, равнодушно успокаивал. Лонсирем узнавал манеру, общую для всех медиков мира; поневоле вспоминалась мать, и сердце угрызала тоска.
– Четная лихорадка, – сказал доктор, острейшей лопаточкой сняв чешуйку кожи Юцинеле и вычертив над нею какую-то сложную схему. – Первый день человек ее не замечает. На второй, четвертый и так далее приходятся тяжелые приступы. Длится от четырех до шестнадцати дней.
Говорил он, не думая; сам Лонси так цитировал университетские конспекты.
– Приступы надо купировать, – сказал доктор Элат. – Чем дольше длится лихорадка, тем выше вероятность летального исхода. До десятого дня можете рассчитывать на меня. Стоимость визита...
Услышав сумму, Лонси судорожно сглотнул.
– Дольше бывает редко, – продолжал Элат, с безразличным видом рассматривая стену. – Но в случае такого несчастья нужен специалист уровнем выше.
Лонси предпочел об этом не думать.
– Она заразна?
– Нет. Эта разновидность лихорадки имеет на девяносто процентов магическую природу. Измененная реакция на близость Истока. Катализатором становится пища. Вы ели уже что-то местное? Значит, с вами все в порядке.
Доктор ушел, усталый, но невероятно спокойный – словно небо, степь, колодезная вода. Глядя, как закрывается за ним дверь, Лонси жгуче позавидовал Исену Элату. Тот жил и делал в точности как Юцинеле советовала Лонси. Мир его был известен до самых потайных уголков и неколебим, Исен знал свой мир и свое место в нем. Он не становился ничьей заменой, всемогущие короли не впутывали его в безумные игры, и ему, рескидди, не было дела до высшего лета: ярмо Бездны принимала Рескидда полтысячелетия назад.
...Неле спала – тихая, похожая на собственный призрак. Заклятие, наложенное Элатом, облегчило страдания, но не привело ее в чувство. Завтрашний день она должна была провести в полном сознании, и тогда следовало давать ей лекарства.
Лонси считал деньги.
Денег было мало. Да, тени оставили все до монетки, но Лонси и Неле ехали не в пустоту, их ждало аллендорское посольство... они думали, что ждало. И платить за жилье они никак не рассчитывали. Лонси должен был найти работу в ближайшие дни. Он очень надеялся, что болезнь Неле не продлится долго: мосластая горянка сильна как корова, должна перебороть проклятую лихорадку. Но они все равно скоро останутся без гроша.
Он перебирал скользкие монеты и чувствовал себя несчастным, как никогда в жизни.
Поздно ночью, когда Лонси вернулся, Неле полусидела, привалившись к стене. Голова ее бессильно запрокидывалась, свалявшиеся волосы казались паклей, криво прилепленной на кукольный череп, руки, сложенные на простыне, были как палки – кость, зеленоватая кожа, и все. На колченогом столике у кровати тускло поблескивали пустые склянки, в которых маг утром сделал раствор из выданных Элатом травяных лепешек.
– Ты куда ходил? – спросила горянка.
– Гулял, – злобно ответил Лонси и сорвал с головы платок.
Он по горло был сыт Рескиддой, рескидди и их высокомерными улыбками. Потратившись на несколько газет, Лонси целый день ходил по объявлениям, ища места, и перенес, кажется, больше унижений, чем за всю прежнюю жизнь.
Он три раза прошел Древний город, от Врат Акрит до Врат Ликрит, отшагал по жаре целые часы вдоль крошащихся тысячелетних стен, ставших достопримечательностями городского центра; выдохшись, он долго сидел в тени монумента Иманы, ни разу не подняв взгляда на прославленную Рескидделат, мрачную и безумную. Лонси обошел две дюжины адресов и везде получил отказ. Под конец ему начало казаться, что рескидди имеют зуб на уроженцев Ройста; иначе как объяснить, что почти нигде не говорилось простое «нет», всюду южане заламывали тонкие брови, кривили рты, насмешливо щурились. В глазах рябило от белых, рыжих и золотых голов.
...В действительности ему стоило бы поехать на паровике в районы юго-запада, где сносили трущобы и строили, улица за улицей, многоэтажные дома, глядящиеся в озеро Дженнерет. Лонси отправился туда, куда пошел бы беспечный путешественник с тугой мошной; в Древнем городе все магазинчики, закусочные и салоны считались роскошными, как бы скромно ни выглядели и в каких бы закоулках ни находились – просто потому, что это был Древний город. Лонсирем знал неписаную карту Ройста, потому что вырос там, но он не умел прочесть истинных черт столицы Юга.
Вдобавок он страшно боялся полицейских. Даже в одежде рескидди он не мог смешаться с толпой, потому что был темноволос; на него оглядывались, и чем дальше, тем больше Лонси казалось, что вид у него и в самом деле подозрительный. Он думал: первый же полицейский, который остановит его, увидит, что его удостоверяющая тетрадь – ненастоящая, и отправит его в тюрьму Рескидды, где он очень быстро умрет, не вынеся жары. Он и так уже от жары и страха почти повредился умом.
Священницы в белоснежных одеяниях тоже пугали его, и как бы даже не больше стражей порядка: у арсеиток были такие пронзительные глаза, что Лонси почти верил – они способны читать мысли.
Вспоминая о родителях, он погружался в совершенное отчаяние. Наверняка тот господин-тень, что заменил его, отправил им, как подобает, учтивое письмо. И разве они поверят какому-то господину Леннерау, вздумавшему назваться их сыном? Сочтут сумасшедшим, вот и все.
От всего этого хотелось исчезнуть и никогда не быть; сил на то, чтобы сочувствовать Юцинеле, не оставалось.
– Ты выпила лекарства? – спросил маг, не поднимая лица с подушки.
– Да. Что теперь будет?
– У тебя четная лихорадка. Каждый второй день. Может, завтра будет последний раз. Может, нет.
Неле помолчала. Легла на зловонную от пота подушку.
– Лонши, – сказала она, глядя в потолок, – ты прошти. Я тебе благодарштвую. Ты... хороший.
Лонси уже спал.
На четвертый день у нее был приступ.
И на шестой.
И на восьмой.
В комнате, несмотря на распахнутые день и ночь окна, стоял тяжелый запах болезни. Разглядывая соскоб кожи, плавящийся под заклинанием, доктор Элат поджимал губы в мрачной гримасе. Лонси отчаянно надеялся, что он хотя бы раз, как благородный врач из романа, не потребует платы за визит или лечебные концентраты; маг сам себе был смешон и жалок, но деньги таяли как масло под южным солнцем, а поиски работы оставались безуспешными.
После десятого дня – и пятого посещения, – аккуратно вложив в бумажник неделю сытой жизни под крышей, доктор Элат с неизменной усталой гримасой сказал:
