Я сидела с закрытыми глазами, слушала, как поодаль тихо переговариваются Вороны, и пыталась представить, что именно мне нужно делать. Мне не знакомы были приемы сосредоточения и мысленного контроля, хотя кому-то может показаться, что это и есть точка моей опоры в этом мире. Я знала, что такие приемы существуют, и жалела, что никогда не интересовалась подобными вещами. Мне это как-то никогда и не было нужно. Зачем? Я чувствовала Воронов так же естественно, как и дышала, мне не приходилось учиться этому и даже совершенствовать мой дар, он совершенствовался сам по себе, без моего участия. И вот я сидела и думала: что же мне делать? Представить себе, что ли, эту дурацкую крепость?
— Нет, у нее не получается, — сказал дарсай.
Я услышала его легкие шаги. Он подошел ко мне, и я слышала, как он садится рядом со мной. Мои веки дрогнули.
— Нет, не открывай глаза. Просто послушай меня. Внимательно послушай, ладно? — я кивнула, — Ты делаешь неправильно. Расслабься, слышишь, и ни о чем не думай. Просто не думай и все. Ничего особенного для этого не надо. Ты же слышишь ее, я знаю, ты слышишь ее постоянно, ты просто не отдаешь себе в этом отчета. Представь, что ты ищешь Воронов, которые далеко от тебя.
Веклинг тоже подошел ко мне и остановился за спиной у дарсая. Я видела его так отчетливо, словно не сидела с закрытыми глазами. Да, дарсай был прав, я слышала ее, я слышала ее еще в Ласточкиной крепости и даже раньше, этот тихий зов также естественное вошел в мою жизнь, как ощущение Воронов. И так же, как я видела Воронов и слышала отголоски их мыслей, я увидела ее — свою крепость, которую жаждала и от которой отрекалась. Здание из серого камня, словно вырастающее из скалы, балкон, опоясывающее крепость, ряды высоких узких окон с черными решетками. Мощенный серыми плитами двор крепости, маленький кубик из серого камня с окошком и раскрытой дверью — караулку возле сломанных ворот. Тишина и опустошение царили в моей крепости. Я смотрела на нее и чувствовала, какая там тишина — даже страшно. Иногда слышен был порыв ветра или какой-нибудь зверек пробегал, не задерживаясь, ибо здесь не было ничего для него привлекательного — ни людей, ни остатков их пищи.
Я смотрела, и мне казалось, что эти древние стены говорят мне: "Иди же сюда, наследница Даррингов. Приди и снова заполни нас жизнью и людьми. Мы скучаем без женщин в серых шелках, ходивших по этим коридорам, мы скучаем без мужчин в сером и без детей в сером. И больше всего мы скучаем без женщин с золотистыми волосами. Они были такими разными, их было много, стань же одной из них. Иди же сюда. Позволь своим кудрям спадать на серый щелк. Присядь в древний трон крепости. Улыбнись. Лорель была печальной, Идри озорной, как девчонка, Мара была спокойной и ровной, приветливой со всеми, Лоретта была строгой. Пришла твоя очередь. Иди же сюда".
Я сидела с закрытыми глазами и молчала. Дарсай тронул меня за плечо. Я открыла глаза и взглянула на него.
— Долго я так сидела?
— Минут пятнадцать. Ну, что?
Я неловко пожала плечами и отвернулась. Он мог почувствовать то, что я переживала, и если не почувствовал, то я не собиралась ему рассказывать. Я поднялась на ноги, вздохнула, поплотнее запахнула плащ. Вороны смотрели на меня: дарсай все еще сидел, подогнув под себя одну ногу, а веклинг стоял рядам, засунув большие пальцы за пояс.
— Ну, что, — сказала я раздраженно, — мы пойдем или так и будем здесь сидеть?
— Ты найдешь ее? — спросил веклинг.
— Не знаю. Не знаю.
— Не знаешь? — спросил веклинг, поднимая бровь.
— Нет. Но если я найду ее, ты узнаешь первым.
Глава 12 Свершение.
На третий день пути это и случилось.
Становилось все холоднее. Мне казалось, что дрожь не покидает мое тело. Сыпался тихий редкий снег. Пейзаж абсолютно не менялся — все то же трещиноватое плато, и у меня начинало возникать ощущение, что мы заблудились, что мы просто кружим на месте.
Вороны совсем замучились. Их деревни, где они держат женщин и где они проводят свое детство, расположены уже в пустынной зоне; им и на берегах Черной речки климат кажется не самым теплым. А уж здесь… Страшная вещь — зима, а ведь еще и ноябрь не кончился. Даже феноменальная воронья выносливость не спасала. Они шли, опираясь друг на друга, еле переставляя ноги, спотыкаясь и об мелкие камешки, а то и вовсе на ровном месте. Когда кто-нибудь из них поднимал голову, я видела серо-синее лицо, ввалившиеся глаза, распухшие искусанные губы. И ни деревца, ни кустика, ни травинки — ничего, что сошло бы за топливо для мало-мальского костерка.
Я шла немного поодаль и замечала, что сама впадаю в какое-то полусонное состояние. То ли пейзаж на меня так действовал? Ведь ничего не менялось, только справа одна трещина, постепенно расширяясь, превратилась в извилистое ущелье, увы, безводное. Иногда я ловила на язык снежинки, но скоро прекращала это занятие. Как-то не совсем удобно, хотя Вороны не обращали на меня ни малейшего внимания. Да и снежинки были маленькие, никакой влаги от них, одна морока. Я без воды продержалась бы еще дней пять, Вороны, конечно, дольше, но они от холода загнулись бы раньше. Так что я шла и вдруг принималась хихикать про себя: умереть от жажды не в пустыне — в горах, да еще в середине ноября. Смех, да и только. А иногда я принималась вполголоса читать стихи. Особенно подходящими для меня этой местности мне казались эти строки:
Осенние птицы уже не летят
Над тысячью гор седых,
На тысячах троп не видать следов,
Снег заметает их,24-
и я повторяла их снова и снова, пока они не стали звучать так же бессмысленно, как заклинание.
По ту сторону ущелья плоскогорье сменилось скалистыми утесами. Они вырастали, как заросли: на опушке — низенькие кусты, но чем дальше ты заходишь в лес, тем выше становятся деревья. Так и эти утесы вырастали, пока я шла, все выше и выше. Я почти не обращала на них внимания — что интересного может быть в голых скалах? Но краем глаза я что-то вдруг заметила там, вздрогнула, повернулась в ту сторону. Поднесла руку к губам.
— Что случилось? — хрипло спросил веклинг.
— Постойте немного, ладно?
Они несколько секунд стояли, обнявшись, пошатывались и вдруг свалились на землю и замерли так, как груда тряпья. Но мне было не до них. Меня била дрожь. На расстоянии ста метров, на другой стороне ущелья, среди ржаво-серых крошащихся камней росло чахлое деревце лунного граната.
Я замерла на краю обрыва. Мне казалось, что я увидела — привидение. Это и было привидение, растительное привидение, ей-богу. Если бы оно растаяло в воздухе, как тают поутру остатки сна, я не удивилась бы ни капли. Я скорее ожидала этого. Казалось, оно совсем не подросло за прошедшие двадцать лет. Кривые обломанные ветви торчали в разные стороны, и красноватые мелкие, острой формы листья трепетали на ветру. Мелкие снежинки сменились вдруг большими хлопьями, и снег вдруг повалил водопадом, закрывая от меня мое наваждение.
