Джеймс стал просто невменяемым, когда шок от случившегося минул, он, похоже, помешался на мне (не скрою, что и я на нем тоже), даже днем он крутится возле меня, льнет ко мне, старается незаметно для других распускать руки под моей мантией, тихонько целует меня, когда мы вместе делаем домашние задания. И если ты думаешь, дорогой Дневник, что я его ругаю за это, то ошибаешься. Да, я ужасно переживаю, что нас кто-то увидит. Я рассказала ему о разговоре с Дамблдором, но Джеймс ответил, что весь Хогвартс знает, что я его девушка, сам Джеймс не делает из этого тайны и пропускает мимо ушей колкости своего друга Сириуса, одергивания Ремуса, смешки одноклассников. Правда, многие полагают, что дальше романтических пожатий рук друг другу и робких поцелуев у нас дело не пошло (у меня, почему-то, репутация жуткой недотроги). Я бы предпочитала, чтобы так думали все, но, очевидно, друзья Джеймса в курсе того, что мы более, чем близки.
Тем временем Джеймс выдрессировал малышей выметаться из угла гостиной, когда приходил туда со мной, несколько раз буквально забив словами, за которыми никогда не лез в карман, нескольких скалящих зубы второкурсников.
Я слушаюсь Джеймса, не могу ему противиться, кроме как в одном – я требую, чтобы он не задирался. Он уступает.
* * *
Однажды он велел мне явиться в свою спальню. Я в ужасе мотала головой, заклинала его встретиться в другом месте, но он был неумолим. Ужасаясь собственной испорченности, я поздним вечером поднялась в спальню парней. Но, похоже, у Джеймса ещё сохранились остатки мозгов – кроме него в комнате никого не было. Сириус – я догадываюсь где, а вот остальные…
– Питер уехал домой - мама его зачем-то вызвала, Ник – в больничном крыле. Сириус сама знаешь где, а Ремус согласился спать возле камина в гостиной.
Я накинулась на него с восклицаниями, что он сошёл с ума, что Люпин – староста и по идее должен препятствовать этому! Джеймс в ответ задернул полог и швырнул меня на постель. Не смотря на то, что в спальне никого больше не было, я наложила на себя заклятие Силенцио, потому что Джеймс отобрал у меня подушку. Но когда я пришла в себя, оказалось, что Джеймс давно его снял. Я испуганно зажала рот.
– Что за глупости ты придумала, Лили, - лениво осведомился он в мое плечо, - а вдруг я бы сделал тебе больно. Нечаянно… Кроме того, ты лишаешь меня аплодисментов.
– Каких аплодисментов?
– Слышать твои сладострастные стоны – лучшая похвала для меня, - мило улыбаясь, сообщил он мне.
– Мы оба сумасшедшие, нас выгонят из школы за разврат! – жалобно говорила я, надевая ночную сорочку и халат.
– Успокойся, я осторожен – это раз, мне уже есть 17 – это два. И, наконец, третье – даже если меня поймают, что такое 50 очков? Подумаешь! Или декан предпочитает, чтобы я сам справлялся. Говорят, за это штрафуют всего на 10! Да ты сама мне сказала, что дедушка Дамблдор не против нас, сам, небось, молодым был!
Как видишь, мой милый Дневник, Джеймсу все нипочем! Спорить с ним бесполезно. Я тихо спустилась вниз и пошла в свою спальню. Возле камина я увидела завернувшегося в одеяло Люпина, он пытался удобно устроиться на ночь. Я сказала ему, чтобы он возвращался в свою постель. При этом сгорая от стыда.
* * *
Дорогой Дневник, какой-то шестикурсник, проходя мимо меня по лестнице, лапнул за грудь. Это было настолько отвратительно и обидно, что у меня брызнули слёзы и я пожаловалась Джеймсу. Пуффендуйца еле удалось спасти. Я уже серьёзно пожалела, что рассказала Джеймсу, нужно было просто дать этому придурку по больному месту. А теперь Джеймс, правда, и пуффендуец тоже, отбывают наказание. Стебенса отправили к зельеведу драить класс, а Джеймса, у которого почти вся школьная жизнь прошла в отбывании наказаний, посадили в кабинет трансфигурации ничего не делать. Макгонагал придумала, как наказать его посильнее, ведь у Джеймса такая фантазия и превосходные волшебные способности, что он обязательно придумает, как при помощи магии незаметно и без напряжения выполнить любое по сложности задание Филча. Поэтому профессор велела ему два часа ничего не делать. Это, действительно, серьёзно, ведь Джеймс делает 200 оборотов за секунду, в нем жизнь бьёт ключом. В кабинете без волшебной палочки ему оставалось, если не хотелось умереть со скуки, только читать учебники. Но в этот раз Джеймс пострадал из-за меня, поэтому я решила прокрасться к нему, чтобы ему было не скучно сидеть в темном классе. Я достала из его чемодана (он мне разрешал это делать) плащ-невидимку и прокралась к нему, открыв дверь простейшим заклинанием. Он очень обрадовался, а когда увидел плащ, едва не захлопал в ладоши от счастья.
Милый Дневник, если бы профессор Макгонагал узнала, как Джеймс отбывал наказание, она бы выгнала из школы и меня, и его! Он велел мне превратить стул в мягкий матрас, если я не хочу на жестком полу. Я ужаснулась его задумке. Но кто мог остановить Джеймса! Он только разрешил, чтобы это произошло под плащом. Я никак не могла расслабиться, хотя Джеймс старался меня успокоить, начав ласкать. Я жалобно бормотала, что ужасно боюсь. После уговоров, он пригрозил мне, что не отпустит, пока не сделает своё дело, и если я не хочу, чтобы тётя Минерва, зайдя в класс, услышала интересные звуки, то я должна немедленно ему подчиниться, расслабиться и доставить себе и ему немного радости.
– У нас ещё больше часа, Лили, - напомнил он, снова задирая мне юбку, которую я испуганно натягивала едва ли до пяток.
Что мне оставалось делать, Дневник? Естественно, я отдалась Джеймсу. Но должна признать, что это было очень круто! Джеймсу тоже понравилось, он пообещал, что скоро осквернит ещё какой-нибудь класс. А ещё он отметил, что это было самое лучшее наказание за всю его Хогвартскую жизнь!
* * *
На Рождество я пригласила Джеймса в гости. Он никогда прежде не бывал в маггловской семье, и я предупредила его, что у нас в доме совсем нет волшебства, что мы обычные небогатые магглы. Джеймс, как всегда, выкинул очередной номер. Представь себе, мой любимый Дневник, он вылил на голову какой-то дурацкий раствор и аккуратно причесал свои растрепанные волосы, затем состроил невинную мордашку – и я еле его узнала. Это был просто пай-мальчик в очках с невинно сложенными губками. Но зато таким он страшно понравился моей маме! А когда он между прочим упомянул, что из богатого и древнего волшебного рода, то мама была просто счастлива узнать, что мы с Джеймсом любим друг друга. Моя сестра Петуния смотрела на него с откровенным ужасом и презрением, особенно после того, как он эффектно превратил её овсянку в 8 шариков ванильного мороженого. Больше всего на свете сестрица боится колдунов и магию. Зато мама пришла в полный восторг и попросила его показать ещё пару-тройку фокусов. Джеймс произвел на неё впечатление. После ужина она показала ему, как смотреть телевизор, а меня увела в комнату и поделилась своими мыслями по поводу Джеймса, восклицая, какой мальчик! Какой красавчик, Лили! Какой вежливый! Просто умница! Я еле сдерживала улыбку, вспоминая, каким чудом и шкодником мог быть этот невинно хлопающий ресницами юноша.
