— Он, он. Он не сам, он сказал глупый Нина, и глупый Верико… Вот, меряй! — Фатьма протянула Аник платье из белой шитой золотом парчи. Аник испуганно взглянула на платье, показавшееся ей слишком роскошным, но послушно примерила.
Фатьма скривилась, будто ей на язык попала кислинка.
— Снимай, меряй это…
Аник перемеряла с полдюжины платьев, пока Фатьма не кивнула головой и не развернула Аник к зеркалу.
Платье было голубое, с белой отделкой, непривычного фасона: пышная юбка с разрезом спереди, в котором видна была нижняя, белая юбка из тонкого полотна и кружева, пышные рукава, тоже с разрезами, узкий низкий вырез.
Аник посмотрела на себя и замотала головой:
— Не одену!
— Ва! — сказала Фатьма, словно горянка, и снова стала копаться в платьях.
Она достала из груды платьев одно, цвета красной меди, с сомнением посмотрела на Аник, отложила его, потом снова взяла.
— Плохой цвет, — сказала она. — То есть цвет хорош, как твой волос — ах, что за волос! Красивый волос! Но когда один цвет — плохо! — она убежденно кивнула. — Только больше ничего нет.
Аник надела медно-красное платье. Фасон был похож на фасон прежнего, зеленого — высокий ворот, узкая юбка. Кружев не было, и вообще никакой отделки.
— Цвет сам играет, — пояснила Фатьма. — Хорошо!
Аник посмотрела на себя в зеркало. В прежнем, зеленом, платье ей было лучше, но и в этом неплохо, только вот цвет — Аник не представляла себе, как можно ходить в платье такого цвета. Даже наряды шаваб казались ей не такими яркими.
— Только серебро нельзя, — покачала головой Фатьма. В ответ на недоумевающий взгляд Аник, мастерица пояснила: — Украшения серебро нет, золото. Золото и… зеленый камень. Прозрачный такой.
Аник не знала, что за прозрачный зеленый камень имела в виду мастерица, но у нее все равно не было ни зеленых камней, ни золота.
— Тогда совсем без украшений, — сказала Фатьма.
Аник объяснила, что так нельзя. Девушка хорошего рода должна носить украшения, потому что так принято, потому что эти украшения показывают, что она — не простая горянка, а княжна, и указывают на древность рода.
Фатьма захихикала.
— Толстый Русудан очень древний род имеет! Ай, древний! Саркис ковры торговал, наторговал — вот и древний род!
Аник удивилась, откуда Фатьма знает такие вещи, вроде бы в горской стране она не так давно.
— Фатьма слушать умеет, много домов шьет. Ты — хороший девушка, не гордый, другие — фу! На Фатьма смотрят — на мусор! На стенку! Языки чесать — Фатьма слушать, запоминать… Фатьма умный! Снимай! — скомандовала Фатьма, вытащила иголку с ниткой, приколотые на груди, начала что-то приметывать и подшивать.
— Ты — хороший девушка, Астмик — хороший девушка, Русудан — толстый, глупый, но добрый. Другие… — Фатьма сморщила нос. — Мариам, пока не злой на Фатьма был — очень Фатьма уважал. Королева! — Фатьма подняла руку с иголкой, посмотрела на Аник. — Король Марк Фатьма любит. Мамушка говорит, нянюшка.
Последние слова Фатьма произнесла на языке Межгорья, Аник спросила, что они означают, Фатьма перевела.
— Он сильно ранен? — спросила Аник.
— Так, — Фатьма покачала головой. — Дырка тут, — Фатьма показала на свое плечо. — Неделя заживет, два заживет.
— Заживет через неделю-две? — догадалась Аник.
Фатьма кивнула.
— Спина стрелял, насквозь проткнул. Дурной человек, подлый. На, меряй! — мастерица протянула Аник платье.
Аник надела, Фатьма ползала вокруг нее на коленках, приметывая тут, распуская там, и продолжала говорить, тихо, почти шепотом:
— Князь говорит — горец. Фатьма говорит — не горец, нет. Не первый раз. Давно еще кто-то спина короля стрелял, потом еще коня травил, конь падал, короля давил…
— Но почему? — удивилась Аник. — Кто может желать зла королю?
— Снимай, — скомандовала Фатьма, разложила платье на полу, что-то забормотала себе под нос на своем языке, потом удовлетворенно кивнула. — Так будет, — и аккуратно свернула платье.
— Кому знать? — покачала она головой в ответ на вопрос Аник. — Маленький человек — маленький враг. Большой человек — большой враг. Много враг. Король очень большой человек, самый большой, — Фатьма еще раз покачала головой. — Завтра Фатьма платье принесет, украшения смотреть будет… — и ушла, унося с собой платье.
11.
Княжна Астмик пригласила дочь Варгиза разделить с ней ужин. Аник терялась в догадках — о чем это хочет говорить с ней гордая дочь Гориса?
Аник особенно остро чувствовала свою если не неуклюжесть, то простоту в присутствии княжны Астмик. Конечно, Аник умела держать себя за столом, есть аккуратно, вести учтивую застольную беседу, но у княжны Астмик все это получалось настолько изящнее, красивее и легче, что у Аник даже вспотела спина от огорчения. И ее грубое черное шерстяное платье, сидевшее на ней мешком, пропыленное и пропотевшее в дороге — Аник не во что было переодеться, она не взяла с собой других нарядов, кроме праздничного зеленого, — было очень уж неуместно в этих роскошных покоях. Хорошо еще, что в комнате никого, кроме них двоих, не было.
Еда была вкусной, разнообразной и непривычной. Княжна Астмик называла блюда, предлагала Аник отведать, рассказывала, из чего приготовлено и даже как. Это было интересно для Аник, почти всю свою сознательную жизнь проведшую на кухне крепости.
Аник сказала об этом княжне.
— Да, древний обычай, — кивнула Астмик, покусывая веточку укропа. — Когда-то и в Твердыне было так, хотя, конечно, вся крепость слишком велика, чтобы еду для ее обитателей готовили на одной кухне. Но в княжеском доме, тогда еще царском, хозяйка готовила пищу с помощью дочерей и жен других домочадцев. Однако этот обычай, как и многие другие, давно оставлен. Не знаю, хорошо ли это. Мы забываем обычаи, мы стремимся во всем подражать чужеземцам, даже этот ужин — большая часть блюд приготовлена по иноземным рецептам, ты заметила?
Аник заметила, но позволила себе не согласиться с княжной.
— Все изменяется, — сказала она. — Наш священник, покойный отец Константин, учил меня, что неразумно держаться за старое, если оно умерло. Даже русло реки с годами изменяет свои начертания, даже горы не остаются неизменными, что же говорить о людях и их обычаях!
Они беседовали простой речью, не прибегая к высокому слогу, однако Астмик говорила так правильно и с такими сложными оборотами, что Аник тоже не хотелось ударить в грязь лицом, поэтому ее речь стала слегка напыщенной.
— Наверное, он был умный человек, — сказала княжна Астмик. — Однако так жаль, когда нечто умирает, пусть даже и обычай.
