— Сдашь ключи Шушан, — сказала Астмик. — И передай ей, что я велела приставить тебя к котлам. А там посмотрим. Но вначале закончи с этим платьем. А ты, дочь Варгиза, ступай вымойся, а потом я жду тебя в своих покоях. Мне нужно поговорить с тобой.
— А что будет с Бертой? — шепнула Ута на ухо Аник, но дочь Гориса услышала.
— Если эта малышка согласна, ты можешь взять ее к себе в услужение. Ты согласна, девочка? — спросила она Берту на языке шаваб.
— О! — воскликнула Берта и зарылась носом в юбку Аник.
10.
Покои княжны Астмик, куда проводила Аник повеселевшая шустрая Берта, были ярко освещены масляными светильниками. Судя по запаху, масло в этих светильниках было не какое-нибудь конопляное, а дорогое, благовонное. Аник даже слегка начало подташнивать от сладковатого аромата.
Состояли эти покои не из одной комнаты, как у Аник дома — да и эту комнату Аник приходилось делить вначале с Тамил, потом с Хильдой, а затем с Прудис, — но из многих. Из широкого коридора Аник попала в маленькую комнатку, скудно обставленную: длинные скамейки вдоль стен и ковер на полу, больше ничего. Маленькая Берта показала Аник на дверь, скрытую бархатным занавесом:
— Тебе туда, дочь князя. А эта комната — для слуг, — и вскарабкалась на скамью.
Аник вздохнула, пожалев, что с ней нет Уты — непреклонная сестра Гликерия увела Уту с собой, не пожелав ничего слышать, — и отодвинула занавес.
Она оказалась в просторном зале, где были кушетки, диваны, кресла, столики с расставленными на них шахматами, нардами и еще какими-то, неизвестными Аник, играми, столики с цветами в высоких вазах и маленьких вазочках, столики с книгами. В зал вели еще несколько дверей в обрамлении бархатных занавесов. Мебель тоже была обтянута бархатом и даже парчой, золотой и серебряной, а на полу лежали дорогие бахристанские ковры. Зато на одной из стен висел ковер, вытканный в ткацкой мастерской Красной крепости, работы Карины, жены старшего Гранта. Аник хорошо его помнила: несколько лет назад этот ковер вместе с двумя другими был отправлен в Твердыню, когда собирали королевский налог.
В зале никого не было. Аник осторожно прошла по ковру, села на кушетку. Рядом с кушеткой стоял столик с раскрытой книгой, Аник не удержалась и одним глазом заглянула. Это была история горской страны, давно знакомая Аник. Аник разочарованно вздохнула, но не отважилась посмотреть, какие книги лежат на других столиках.
Она сложила руки на коленях и приготовилась ждать, стараясь держать спину возможно более прямо. Вся эта пышность и великолепие слегка смущали ее, но она ни за что не желала показать дочери верховного князя свое смущение. В конце концов она, Аник, — дочь Варгиза, пусть даже и в старом шерстяном платье и в стоптанных сапогах.
Чтобы занять себя, она стала вспоминать все, известное ей о княжне Астмик.
Известно ей было немного. Дочь верховного князя была второй из шестерых детей князя Гориса и княгини Джаны, пожалуй, ей уже сравнялось тридцать. Ее младшие сестры давно уже были замужем, а дочь старшего брата, княжна Тамара, уже и сама была невестой. Княжна же Астмик оставалась незамужней. Что-то когда-то — в раннем детстве — Аник слышала про Астмик и молодого Анастаса, из дома Анастасов, владельцев крепости Сторожевой. Анастасы были родственниками Аник — ее мать происходила из этого дома. Но род пресекся, наследников не осталось, и в крепости Сторожевой хозяйничали теперь князья из дома Варги. То ли Астмик была невестой Анастаса, а его убили в Загорье, то ли они любили друг друга, и об этом узнали, и теперь Астмик не могла выйти замуж из-за позора, покрывшего ее имя… Но тут Аник остановилась. Княжна Астмик очень понравилась ей, показалась умной и гордой. Она не могла покрыть свое имя позором, никак не могла!
Дверь неслышно отворилась и в зал вошла княжна Астмик.
— Ты уже здесь, дочь Варгиза? Прости, меня задержал отец. Пойдем, нас ждет Фатьма. Ты уже знакома с ней, не правда ли?
Аник встала. Ее подбородок гордо вздернулся.
— Я благодарю тебя за заботу, дочь Гориса, но я не хотела бы…
Княжна Астмик улыбнулась.
— Я договорилась уже с матерью Проклеей. Мать Проклея в бешенстве, и я не завидую виновницам происшедшего. Но, раз твое платье испорчено в доме Гориса, дом Гориса должен возместить убыток, это по закону и по обычаю. Ты согласна?
Аник была согласна. По закону и по обычаю, имущество гостя, испорченное в принимающем его доме, должно было быть возмещено в десятикратном размере. Хоть гордость девушки и восставала против этого, Аник кивнула.
Астмик привела Аник в комнату, несколько уступавшую в размерах и роскоши предыдущей, однако Аник с трудом сдержала восхищенный вздох: в комнате висело огромное зеркало, в которой она, Аник, могла видеть себя в полный рост. И не обычное, бронзовое, а заморское, стеклянное, в резной деревянной раме.
А еще в комнате стояли сундуки, наверное, с нарядами княжны, на сундуках были разложены платья разных фасонов и расцветок, и на полу, подобрав под себя ноги, сидела знакомая Аник мастерица, Фатьма.
— Э, девушка, будь здоров! — сказала Фатьма и улыбнулась беззубой улыбкой. — Не думал, не гадал, снова моя твоя встречай! Я видел платье, — Фатьма нахмурилась и затрясла головой, — у, вредный какой, испортить такой красивый наряд! У!.. — Фатьма цокнула языком. — Другой платье смотреть будем. Такой нет, такой один был, другой подберем, подошьем — самый красивый будешь!
— Я вас оставлю, — сказала Астмик, улыбнулась Аник и вышла. Аник поняла, что дочь верховного князя не хотела смущать ее, Аник, своим присутствием.
И правда, наедине с мастерицей Аник слегка расслабилась.
— Здравствуй, Фатьма, — сказала она и тоже села на пол, напротив мастерицы, перебиравшей принесенные платья и поглядывавшей на Аник, что-то прикидывая. — Я рада тебя видеть. Жалко, что по такому поводу… Платья жалко, и твоей работы жалко.
— Глупый девчонка Тамара, — сказала Фатьма убежденно. — Глупый, жадный… как это? Зависть, вот!
— Завистливая, — подсказала Аник.
— Завистливый, да, — кивнула Фатьма. — Хочет быть самый красивый. Не хочет других красивый видеть. И другим видеть нельзя. У-у, нехорош!
— Ты думаешь, это Тамара? — с сомнением спросила Аник. Тамара, конечно, была завистливой, но не настолько же, чтобы опозорить дом своего отца.
— Он, он. Он не сам, он сказал глупый Нина, и глупый Верико… Вот, меряй! — Фатьма протянула Аник платье из белой шитой золотом парчи. Аник испуганно взглянула на платье, показавшееся ей слишком роскошным, но послушно примерила.
Фатьма скривилась, будто ей на язык попала кислинка.
